Куда падал дождь

Сердце его забилось при виде ее, и он сам себе стал противен за это, а в результате совсем взбесился, когда она, не обращая на него внимания, направилась в угол, где была кухонька, и, повернувшись к нему спиной, стала лить в раковину моющее средство.

– Мальчонку спровадили, – негромко произнес он, но в голосе его чувствовалось раздражение.

Лейси с такой силой швырнула тарелку в раковину, что та, наверное, треснула. Она водила пальцами по краям, не произнося ни слова.

– Я ему понравился, и тебя это задело, – умышленно язвил он, чтоб сделать ей больно.

– Ну так что! Понравился так понравился! – Лейси резко пустила воду на тарелку. – Разве дело в этом?

– Для меня – да. Я всегда с самого начала знаю, как настроены присяжные. Выиграю я или проиграю.

Она все терла и терла злосчастную тарелку и никак не могла остановиться.

– Это тебе не в суде дела провертывать.

– Это самое важное дело в моей жизни. И похоже, победа будет за мной, дорогая.

– Не смей называть меня так!

Джонни ухмыльнулся, с горькой радостью отмечая, что ласковое обращение режет ей слух, как и ему.

Мокрая тарелка выскочила у нее из рук и разбилась. Лейси ужасно побледнела. Фиалковые глаза ее стали еще огромнее. Она резко обернулась. С тряпки на пол потекли струйки воды.

– Зачем ты его так завел? Обычно он такой спокойный. Из-за тебя он начал приставать ко мне со своими дурацкими вопросами.

– Но может, стоило на них ответить, вот и все.

– Ах ты уб…

– Эй… эй… будет. Не заставляй меня приставать с вопросами на тему, как ты могла все это натворить. Ты скрыла от меня моего ребенка. Ты вышла Сэма. Как велишь ко всему этому относиться?

– Хватит. Теперь ты все знаешь о Джо. Повидал его и пообщался с ним. Может, пора и честь знать?

– Отличная мысль! Собирай вещи. И его тоже.

– Джонни…

– Я не меньше тебя устал от этих игр. Вы оба едете со мной.

– Но ты же на дух меня не переносишь! Ты же меня ненавидишь!

Черные брови Миднайта сошлись на переносице, глаза сощурились, хотя на губах играла ироническая ухмылка.

– Ты правда так думаешь, Тростиночка, дражайшая моя? – Он сделал шаг в ее сторону и теперь вдыхал аромат духов, исходивший от ее тонкой гладкой кожи; он подошел почти вплотную и мог теперь чувствовать жар ее тела, мог нашептывать ей на ухо тихие слова.

– Боюсь, «ненависть» не то слово, слишком слабое, чтобы выразить весь букет чувств, которые я испытываю по отношению к тебе.

Джонни нагнулся и поднял с пола зазубренный фарфоровый осколок.

– Осторожней, Тростиночка, а то поранишься.

– О Боже, как можно быть таким эгоистом!

У Миднайта брови полезли вверх; изображая полное недоумение, он бросил осколок в помойное ведро.

– Это я-то? Вот уж воистину с больной головы на здоровую…

– Ты бы лучше подумал, как это подействует на Джо.

– Я как раз об этом и думаю – о своем сыне Джо. – В словах чувствовалось намерение обидеть, оскорбить. – Я ему нужен. Ты знаешь, кого он мне напоминает даже больше Натана? Коула в его возрасте. – Нет, как ты можешь такое говорить.

– Но это правда. Его отвергли. Он тебя сторонится, а в глубине души жаждет твоей любви и внимания. – Как и я.

– Что я и намерена дать ему, если ты оставишь нас в покое.

– Женщине трудно вырастить мальчика одной. Без отца он рано или поздно станет совсем неуправляемым.

– Но к нам-то это какое имеет отношение? Разве мы можем жить под одной крышей как мирная пара?

– Насчет примирения и речи нет, конечно. У тебя была бы своя комната, своя постель, неприкосновенность частной жизни… По мне, лучше спать с дьяволом, чем с тобой.

– Я бы предпочла с коброй.

– Ну, вот видишь. В нас больше сходства, чем кажется.

– У тебя странное представление о сходстве.

Миднайт не мог отделаться от искушения дотронуться до ее лица руками, но, как только его грубые пальцы коснулись ее гладких как шелк щек, он понял, что совершил ошибку. Его пальцы погрузились в ее шелковистые волосы, и она оцепенела и перестала дышать.

– А у тебя странные представления об истине, верности и надежности, Тростиночка. Я любил тебя. А ты предпочла Сэма.

Он отдернул руку, и Лейси стала судорожно глотать воздух. Джонни тоже был потрясен.

Пытаясь скрыть свое состояние, он схватил ее чемодан.

Крышка не закрывалась, и он откинул ее и стал уминать набросанное шелковое женское белье – трусики, панталоны с кружевами, лифчики, блузки, нижние рубашки. Шероховатые пальцы, словно напильник, цеплялись за нежный прохладный шелк. От этого он злился еще больше.