Дикий мед

Он просто сводил ее с ума — это состояние можно было сравнить с бесстрашным балансированием над краем пропасти.

Когда они затормозили у темного гаража, он быстро выключил мотор и яростно притянул ее к себе.

Затем Джошуа прижал ее к спинке сиденья и стал целовать так судорожно, что она едва не задохнулась. Его большие загорелые руки то путались в волосах, то гладили лицо, очерчивали профиль, разрез губ, изгиб шеи и наконец задержались на груди. Разгоряченные губы повторяли их путь, и она с такой же щедростью рассыпала свои поцелуи.

— Хитер уехала к своей матери, — хрипло проговорил он, когда машина въехала в гараж.

Дверь с шорохом опустилась, окутывая их тишиной, спокойствием и темнотой. Наконец-то они остались одни, отрезанные от ночи, от всего мира.

Его руки теперь блуждали по всему ее телу, поспешно расстегивали пуговицы платья, причудливую защелку бюстгальтера.

Сдавленным голосом он позвал:

— Давай поднимемся наверх.

Хани будто лишилась дара речи; собственно, говорить не хотелось. Когда он высвободил ее из объятий, она по-прежнему чувствовала на своем теле касания его пальцев. Вылезая из машины, она придерживала расстегнутое платье.

Когда вошли в дом, она стала его ласкать, а он легкими движениями расслабил ремень на брюках.

Ее ладони ощутили напряженность его мускулов, нежную поросль на груди, нагое тело. Легкими прикосновениями она продолжала свое исследование.

С первого этажа лестница вела на пятый, где была его спальня. Она взглянула вверх, туда, где сквозь верхнее окно холла пробивался лунный свет.

Он — Джошуа Камерон, враг ее отца. Ее враг.

Это безумие. Но сильнее страха было желание остаться с ним.

Он пристально вглядывался в ее лицо.

— У тебя огромный дом, — сказала она. — Я чувствую.., неловкость, будто заблудилась.

— Здесь я всегда ощущал себя одиноким, — признался он. — Пока не настала эта ночь. Пока не появилась ты.

— Мне тоже было очень одиноко, Джошуа. Это состояние одиночества длилось очень долго.

Опасные огоньки блеснули в его глазах.

— Теперь у тебя есть я. — Он опять привлек ее к себе, и она с готовностью подставила губы для нового поцелуя, для его дерзкого языка.

Ее руки опять обвили его шею, затем ладони ощутили ширину плеч, мускулистый торс, холод пряжки ремня.

— Я делаю глупости и не могу себя сдержать.

Его губы коснулись ее рта, на сей раз с нежностью. Но все выглядело так, словно он тушил бушевавший в нем пожар.

— Джошуа, я никогда не испытывала подобного чувства ни к одному человеку и никогда не смогу так желать кого-то другого.

— Я чувствую то же самое.

Но его поцелуи были по-прежнему неистовы, будто он никак не мог распробовать ее на вкус, хотя делал попытки лишь минуту назад. Она с восторгом возвращала ему поцелуи, выказывая такую же страстность. Ее нетерпеливые руки блуждали теперь на его талии и, быстро нащупав расслабленный ремешок, решительно высвободили его из петель. Она бросила ремешок на пол и взбежала на второй этаж.

Догнав, он опять привлек ее к себе и, прислонив к перилам, впился в ее губы еще более страстно, чем прежде.

— Просто прекрасная. И возбуждающая. Я не знал такой пылкой, страстной женщины.

Она ощутила пустоту за спиной и испугалась.

Перила показались хрупкими. Но он крепко обнимал ее, и страсть завладела ею, лишь только он расстегнул последнюю пуговицу на ее платье. Теплой ладонью он коснулся ее обнаженной спины, талии, тронул грудь. Он сдернул платье, и воздушная шелковая ткань с легким шелестом слетела на ковровые ступеньки, обнажая ее фигуру.

Они добрались до последнего этажа.

— Я думал, ты боишься высоты, — проронил он.

Хани с вызовом посмотрела ему в глаза.

— Я решила жить, рискуя. — Она жадно припала к его губам. — Так интереснее.

Он ответил с хрипотцой:

— Не всегда.

— Тебе видней.

Он дотронулся до ее роскошных плеч.

— Я не хочу причинить тебе вреда.

Сегодня вечером настала ее очередь бросить вызов судьбе. Ничего сейчас не имело значения только испепеляющая страсть, только сковывающее мысли чувство глубокой симпатии к нему. Он был человеком, обделенным любовью, отстраненным от всего яркого и спокойного, по-настоящему блистательного. Он жил по принципу — используй другого. Он воплощал в себе то, от чего она бежала всю жизнь. И все же она остро чувствовала, как совпадают его и ее одиночество.