Лихо ветреное

— Пять, шесть, семь, восемь… А теперь в другую сторону! Пять, шесть, семь, восемь… Угол сорок пять градусов! Пять, шесть, семь… Деточка! Вы что себе позволяете?!

Елена Васильевна выхватила у оцепеневшей Томки миску и ложку и принялась с нечеловеческой скоростью взбивать что-то уже не очень белое, не считая, а крича сердито:

— Я думала, у меня артрит! Ха! Оказывается, артрит вовсе не у меня! Деточка! В вашем юном возрасте артрит — это непозволительная роскошь!

Зоя не выдержала и хихикнула. Томка подняла ошалелое лицо, глянула на нее невидящими глазами и пробормотала:

— Поднос на холодильнике, перекуси пока, а то у нас еще не готово…

— Не отвлекаться! — крикнула Елена Васильевна.

Зоя сняла с холодильника поднос, заставленный мисками, чашками и тарелками, и с некоторым трудом поволокла его во двор. Там Серый показывал Сереже какие-то приемы, Федор с Аленкой степенно делали зарядку для дошколят, а Манька сама собой гонялась за кошкой, которая гонялась за воробьями. На подносе было столько всего, что как раз хватит всей этой команде, занятой делом.

— Не суетись, Зой, — сказал Федор в четыреста сорок четвертый раз за последние сутки. — Мы все только что поели, видишь, теперь энергию тратим. Иди, отдохни, а то скоро обед.

— Мы тебя позовем, — пообещала Аленка. — Федор, ну чего ты остановился?

А остальные на нее даже внимания не обратили.

Это потому, что уже давно все привыкли днем обходиться без нее. В общем-то, и вечерами все без нее как-то обходятся. В принципе, если вдуматься, зачем она вообще кому-то дома нужна? Только затем, чтобы обеспечить материальное благосостояние. Но ведь и без нее с голоду не умрут. Федор уже вполне прилично зарабатывает, и даже Сережа свой Интернет никому на шею не вешает, и жильцы за квартиру как по часам… Только Елене Васильевне за комнаты отдавать будет нечем. Но если ее не будет, так и лишние комнаты не очень-то и нужны.

Печально размышляя, что будет, если ее не будет, Зоя устроила перегруженный поднос на толстом и красивом надувном диване, печально же прилегла на боку рядом с подносом — совсем как римский патриций — и еще печальней принялась за содержимое чашек, мисок и тарелок… Через какое-то время заметила, что поднос значительно полегчал, а она — значительно потяжелела, и страшно удивилась: как это удалось за один раз сожрать такое количество еды, да еще такой калорийной? Надо бы хоть сколько-нибудь энергии потратить. Она с кряхтеньем поднялась, лениво вылезла из халата, задумчиво потрогала живот — не утопит ли? — и пошла по берегу лужи к тому месту, где было глубоко. Но там, где было глубоко, все равно было мелко, да и ширина лужи была всего ничего, так что и не поплаваешь как следует. Зоя огорчилась, что никакой энергии потратить не удается, обрадовалась, что зато лужа совершенно безопасна для детей, и пошла опять на толстый и красивый диван, легла рядом с подносом, с пониманием вспомнила римских патрициев, уцепила еще один пирожок и уснула.

Ей снились смешные сны. Как будто пришел Федор, обозвал ее обжорой и забрал поднос с полупустыми чашками, мисками и тарелками. А потом как будто Серый и Томка советовались, звать ее обедать или не звать, а Елена Васильевна кричала на них строгим шепотом: «Не мешайте человеку отдыхать!» А потом будто откуда-то взялся сумасшедший Павел Браун и вынул у нее из руки пирожок. Она будто не хотела отдавать, а он будто сказал: «Я тоже хочу», отобрал и съел. И будто Манька хохотала и кричала: «Бр-р-раун!», а Аленка сказала: «Маме надо отдохнуть», а Федор сказал, что Марии и Аленушке тоже пора отдохнуть, и девочки тут же согласились, и будто обе они полезли к ней на диван, и устроились с двух сторон — Манька, как всегда, положив рыжую голову Зое на живот, как на подушку, а Аленушка, как всегда, положив себе на голову Зоину ладонь. Вот после этого сна уже ничего не снилось, но спалось как-то особенно хорошо, как-то особенно уютно и спокойно. Даже просыпаться не хотелось.

Но Манька опять заорала почти над ухом:

— Мама! Пр-р-росыпайся! Пор-р-ра!

И захохотала, и стала прыгать рядом так, что весь толстый и красивый диван просто ходуном ходил.

— Мар-р-рия, — сказала Зоя, не открывая глаз. — Что это за безобр-р-разие? Немедленно прекр-р-рати…

И Манька, против обыкновения, тут же прекратила прыгать, но орать не прекратила, только орала уже не над ухом, а откуда-то сверху. И вообще она орала «Бр-р-раун!». Ну вот, здрасте. Опять, что ли, сон?