Время зверинца

По поводу названия романа у нас возник спор. Мое рабочее название — «Зверинец» — не соответствовало представлениям Ванессы об имени ребенка.

— Но книга — это не ребенок, — возразил я.

— Для меня она как ребенок, — сказала она. — Почему бы не дать ей детское имя? — Какое, например?

— Например, «Ванесса».

— Ты далеко не дитя.

— Когда-то я им была.

— Но книга написана не о тебе.

Ее гортанный смех был исполнен презрения, как и ее покачивание головой.

— Какой смысл это отрицать, Гвидо? Признайся, что роман посвящен мне, от первой до последней строчки.

— Ви, ты же его еще не читала.

— А в этом есть необходимость?

— Если ты так уверена, что он о тебе, то есть.

Она оглядела меня с ног до головы, сжав губы в суровую складку. Уверен, во многих семьях такой взгляд предвещает всплеск бытового насилия. В нашей семье сам по себе взгляд уже был бытовым насилием. Если ты состоишь в браке с женщиной типа Ванессы, за это надо расплачиваться.

— Тогда о чем же он? — спросила она.

— О животных побуждениях, о чувственности, о жестокости и безразличии.

Она расхохоталась. Это был животный, чувственный, жестокий и безразличный смех.

— Значит, книга все-таки обо мне, — сказала она. — Я же в курсе, какой ты меня представляешь.

— Ви, почти все действие происходит в зоопарке. Я не вижу тут связи с нашей семейной жизнью.

— В зоопарке? На моей памяти ты ни разу не посещал зоопарк. И вообще ни разу не обмолвился о зоопарке. Да ты и животных-то не любишь — даже кота заводить отказался.

С какой стати зоопарк?

Я никогда не упоминал при ней Мишну Грюневальд. Ванесса не относилась к числу жен, способных спокойно выслушивать рассказы о мужнином прошлом. Мы с ней были Адамом и Евой. А до нас не было ничего.

— У меня богатое воображение, — напомнил я.

— И что происходит в этом богато воображаемом зоопарке?

— Всякие зоологические вещи.

Она сделала паузу:

— Так это роман о твоем члене?

— Он обо всех — о каждом члене.

— Гвидо, не у каждого есть член. Половина жителей Земли не имеет члена.

— Я об этом не забыл. Роман как раз написан от лица человека, члена не имеющего.

— То есть евнуха?

— Нет.

— Певца-кастрата?

— Нет.

— Кого же тогда?

— Женщины.

Она схватила себя за грудь, имитируя удушье от истерического смеха:

— Женщина?! Да что тебе известно о женщинах, Гвидо? Ты знаешь о них еще меньше, чем о зоопарках.

Я испытывал сильнейшее искушение поведать ей все о Мишне Грюневальд и о других Мишнах, сам факт существования коих превращал наш семейный эдем в пародию. Что я знал о женщинах? Спросите лучше, чего я о них не знал. Однако момент для таких откровений был неподходящий.

— Я внимательно слушал женщин, Ви. Я наблюдал за женщинами. Я читал о женщинах. Если Флобер мог писать от лица женщины, если Джеймс Джойс мог писать от лица женщины, если Толстой…

— Достаточно. Я поняла, к чему ты клонишь. И какова она, эта женщина, о которой ты ничего не знаешь?

Я пожал плечами:

— Веселая, жизнерадостная, красивая, сексапильная.

— И она работает в зоопарке, эта веселая и сексапильная красавица?

— Ты угадала.

Хотелось добавить: «Она там дрочит звериные члены».

— А среди персонажей есть мужчина, который в нее влюблен?

— Есть.

— И это, само собой, ты.

— Не путай роман с автобиографией, Ванесса.

— Было бы что с чем путать… Итак, у нас есть мужской персонаж, который в нее влюблен. И этот персонаж скопирован с тебя. Он хотя бы получает свое?

— Получает что?

— Не корчи из себя придурка.

— В конце он получает по заслугам.

— Ого, так мы имеем историю с моралью!

— Никакой морали здесь нет. Я вообще нигилист — кому, как не тебе, это знать.

— И еще ты муж. И у тебя есть жена.

— Мне это известно, Ви.

— Ты добивался ее руки, а когда добился, пообещал хранить верность.

После слова «верность» она не сказала кому. Ну разве мог я ее не любить?

— Это так. Но персонажи моего романа — это не я. Они ничего не могут добиться. Они только теряют.

— И главный герой теряет сексапильную красотку из зверинца вместе со всем прочим?

— Ну, там все не так однозначно, — сказал я, немного подумав.

— Что и требовалось доказать, — со смехом заявила Ванесса и хлопнула в ладоши, как Архимед, только что решивший теорему. — Стало быть, это роман обо мне.