Сын Нептуна

Даже в середине лета в заливе Воскресения плавали льдинки. Мимо ее лодки скользили тюлени, поглядывали на нее, надеясь получить рыбьи потроха. В середине залива водная поверхность взгорбилась лоснящейся китовой спиной.

Как и всегда, покачивание лодки вызвало у Хейзел тошноту. Один раз она остановилась — ее вырвало за борт. Солнце наконец скатилось к кромке гор, отчего небеса приобрели кроваво-красный оттенок.

Хейзел гребла к устью залива. Прошло несколько минут — она повернулась и посмотрела вперед. Перед ней из тумана материализовался остров — небольшой кусочек суши, состоящий из сосен, камней и снега с полосой черного песка вдоль берега.

Если у острова и было название, то она его не знала. Один раз Хейзел совершила ошибку — спросила про название у местных жителей, но они посмотрели на нее так, словно она спятила.

— Нет там никакого острова, — сказал один старый рыбак, — будь он там, я бы тысячу раз его видел.

До берега Хейзел оставалось ярдов пятьдесят, когда на корму лодки сел ворон. Это была холеная черная птица — большая, размером с орла, с неровным клювом, похожим на обсидиановый нож.

Его сверкающие глаза светились разумом, и потому Хейзел не очень удивилась, когда птица заговорила.

— Сегодня, — прокаркала птица, — последняя ночь.

Хейзел выпустила из рук весла. Она пыталась понять, предупреждает ли ее ворон, советует ли или дает обещание.

— Тебя послал мой отец? — спросила она.

Ворон наклонил голову.

— Последняя ночь. Сегодня.

Он ударил клювом по борту лодочки, а потом полетел на остров.

«Последняя ночь, — сказала себе Хейзел. Она решила воспринять это как обещание. — Что бы она мне ни сказала, я сделаю эту ночь последней».

Эта решимость придала ей силы догрести до берега. Нос лодки врезался в песок, зашуршал в тонком слое льда и черного ила.

За прошедшие месяцы Хейзел с матерью протоптали тропинку от берега в лес. Девушка пошла в глубь острова, стараясь держаться тропинки. Остров был полон опасностей, как естественных, так и магических. Сквозь бурелом пробирались медведи. Сквозь деревья проплывали сияющие белые духи, имеющие отдаленно человеческое обличье. Хейзел не было известно, что это за духи, но она знала: они наблюдают за ней, надеются, что она попадет в их лапы.

В центре острова находились два массивных черных камня, образующих вход в туннель. Хейзел вошла в пещеру, которую называла «Сердце земли».

Это было единственное по-настоящему теплое место, которое Хейзел нашла на Аляске. Здесь пахло свежевспаханной землей. От сладковатого, влажного тепла Хейзел потянуло в сон, но она поборола это желание. Она представила, что если заснет здесь, то ее тело провалится сквозь земляной пол и превратится в перегной.

Пещера была большая, как церковь, вроде собора Святого Луиса на Джексон-сквер в ее родном городе. Стены покрывал светящийся мох — зеленый, красный, фиолетовый. Все помещение гудело от избытка энергии, от стен эхом отдавалось «бум, бум, бум», что напоминало Хейзел биение сердца. Может быть, это бились об остров морские волны, но Хейзел так не думала. Это было живое место. Земля здесь спала, но пульсировала энергией. Земле снились такие злобные, такие судорожные сны, что Хейзел теряла связь с реальностью.

Гея хотела поглотить ее «я», как она поглотила мать Хейзел. Она хотела поглотить всех людей, богов и полубогов, которые осмелились ходить по ней. «Вы все принадлежите мне, — монотонно, словно колыбельную песню, бормотала Гея. — Сдайся. Вернись в землю».

«Нет, — думала Хейзел. — Меня зовут Хейзел Левеск. Ты не получишь меня».

Над ямой стояла Мари Левеск. За шесть месяцев ее волосы поседели. Она похудела. Руки у нее стали корявые от тяжелой работы. На ней были высокие болотные сапоги, грязная белая рубаха, позаимствованная из столовой. В таком виде ее невозможно было принять за королеву.

— Слишком поздно. — Надтреснутый голос ее матери эхом разнесся по пещере. Хейзел с ужасом поняла, что это был голос матери — а не Геи.

— Мама?

Мари повернулась. Глаза ее были открыты. Она не спала и была в полном сознании. Хейзел должна была бы испытать облегчение, но вместо этого лишь занервничала еще сильнее. Ее мать всегда говорила чужим голосом, когда они находились на острове.

— Что я наделала? — беспомощно спросила мать. — Ах, Хейзел, что я с тобой сделала?

Она в ужасе уставилась на то, что было в яме.