Draco Veritas

— В Гарри, — ответил Сириус. — Если бы ты могла…

— Могла бы что?

— Время подходит… Если бы ты могла вытащить его из лазарета под предлогом, что нужно что-то сделать в другом месте… Хотя бы убеди его, что ему нужно принять ванну… Да что угодно!..

— Ванна ему и в самом деле нужна, — холодно подтвердила Гермиона. — Вот только нужна она ему всю эту неделю, а он не двигается с места. Не знаю, что я могу сделать такого, чего не можешь ты.

— Ему нельзя находиться там во время кончины Драко, — решительно отрубил Сириус, а Нарцисса отвела глаза. — Они связаны, и я боюсь, что когда Драко всё-таки угаснет, его смерть затянет Гарри следом за ним.

Гермиона молча воззрилась на него. Живое воображение тут же услужливо подсунуло объемную и очень чёткую картину: громадный корабль погружается в бездонную глубину океана, немногие уцелевшие пассажиры, сорвавшись с ограждений, беспомощно барахтаются в кильватерном следе, а затем тонут, и стылая зелёная вода смыкается над их головами… Её взгляд, обращенный на Сириуса, отразил почти что ненависть, и она, не произнеся больше ни звука, решительно толкнула дверь в лазарет.

Гарри сидел в том же кресле у кровати — точно так же, как она его оставила. Он уронил голову на руку и выглядел настолько усталым… настолько усталым и настолько юным, что, пока она приближалась, бессильный гнев уступил место жалости, и она потянулась к нему — обнять и утешить. Но после Румынии Гарри избегал её объятий, — вообще избегал всякого близкого контакта: он уклонялся, когда Сириус протягивал к нему руки или когда Рон пытался неловко похлопать его по плечу, словно их прикосновения обжигали его. Так что Гермиона просто примостилась в соседнем кресле и тихонько позвала:

— Гарри?

Он повернулся к ней. Чёрные волосы, скрутившиеся колечками, обрамляли лицо, которое казалось слепленным из одних углов и голубоватых впадин; легко различимые тени на давно небритых щеках и подбородке должны были бы сделать его старше, но этого не произошло; губы потрескались, на нижней виднелась полоска крови там, где он её прикусил.

— Что?

Гермиона опустила протянутую было руку. Что-то в нём, в том, каким он стал — не то новое, что появилось, а то прежнее, что ушло, — удержало её.

— Сириус попросил меня проведать тебя, — соврала она, ненавидя эту ложь. — Если тебе что-нибудь нужно… поесть, может быть? Или если ты хочешь пойти… пойти искупаться… или что-нибудь ещё… я могу посидеть возле Драко.

— Нет, — очень вежливо и совершенно безжизненно. — Нет, благодарю, Гермиона.

…Всё равно, что карабкаться на стеклянную стену в скользящих туфлях, — подумалось ей.

В этих погасших бутылочно-зелёных глазах она не уловила ничего — там не было ни жизни, ни прежнего Гарри. Он смотрел мимо неё, на Драко. Багряные отсветы заката ушли из окон, и Драко лежал белый, как восковая статуя, со скрещёнными на груди руками, — как он спал всегда. И ей вспомнилось, как его рука выскользнула из её ладони там, в коридоре, как безвольно согнулись его пальцы…

«Есть люди, — сам собой всплыл в памяти голос Блейз, — которые будут сражаться за тебя, пока есть надежда. А есть и такие, которые сражаются и после того, как надежда умирает».

Слова вырвались прежде, чем она успела их удержать:

— Гарри, ты не пробовал?..

— Пробовал что? — озадаченно моргнул он в ответ.

— Говорить с ним, — пояснила Гермиона, переводя взгляд на юношу в кровати. — Разговаривать с Драко.

— По-моему, ты была здесь, — отозвался Гарри сухим, как зимний воздух, тоном, — когда мадам Помфри сообщила мне, что он уже ничего не слышит.

Гермиона вздрогнула. Разумеется, Гарри говорил с Драко. Там, в Румынии, он говорил и говорил без умолку, а потом просто тихо, сгорбившись, сидел подле Драко, пока не появились Сириус и Ремус и не оттеснили его. Затем она и Гарри, не проронив ни слова, смотрели, как Ремус склонился над Драко, приподнял его — и чуть ли не бросил снова на пол в коридоре. Вот тогда Гарри заорал в ярости, и Гермиона оттаскивала его, а Ремус с нечеловеческой силой массировал грудь Драко, бормоча заклинания, пока Драко не закашлялся, отхаркивая серебряно-чёрную кровь на одежду, и не начал дышать снова.

Но он не открывал больше глаз — ни тогда, ни потом, ни сейчас…

Замечание мадам Помфри о том, что Драко больше ничего не слышит, не было предназначено лично для Гарри, но он воспринял его именно так и замкнулся окончательно.