Золото бунта, или Вниз по реке теснин

— Ну, говори, — подтолкнул его Осташа, не поднимая головы.

— Ты, сплавщик, прости нас, но уходим мы со сплава, — вздохнув, признался мужик.

Осташа опустил булыжник и внимательно оглядел бурлака от драных лаптей до мятой шапки.

— Кто это «мы»? — мертво спросил он.

— Я, да Иван Мантуров, да Иван Сонин, и еще Любим Петрович, и Терешка. Мы с Грошевской волости. Домой побежим.

— Почему?..

— Ты обиду на нас не держи. — Бурлак стащил шапку и, глядя в сторону, выворачивал ее то наизнанку, то обратно налицо. — Что ты не продажен, то все увидели… И веру тебе дали… Не твоя вина… Но ты бедовик, — наконец с трудом признался он. — Боязно нам с тобой. Мрет народ-то вокруг тебя… А после Кашки и вовсе Царь-бойцы пошли, вдвое страшнее стало.

Осташа молча вытащил из-под себя ногу, намотал онучу и принялся натягивать сапог.

— Денег больше не заплачу, — предупредил он.

— Живот дороже…

— Тогда проваливайте. Держать не буду.

— Мы упокойников с собой заберем, — виновато и заискивающе сказал бурлак. — Похороним их в Пермяковой деревне…

— Хоть на том спасибо. — Осташа встал, больше не глядя на мужика.

Мужик тоже поднялся.

— Мы могли бы и так убежать, — обиженно добавил он. — А решили по-хорошему — сплавщику ответиться…

— Что, я должен обнять вас да в обе щеки расцеловать? — огрызнулся Осташа.

Бурлак нахлобучил шапку, сбил ее на глаза.

— И еще Логин Власыч с нами пойдет, — сказал он. — Куда ему без руки у потеси стоять?

— Пускай идет. Воля.

— И баба эта, которую под водоливом подранили…

Осташа огляделся, отыскивая взглядом Фиску. Фиска в стороне сидела на чурбачке. Она отвернулась от костра, от людей, ссутулилась, плотно обмотала голову платком и подняла ворот шабура. Как и прочий народ, она, конечно, слышала этот разговор, но не обернулась.

— И Спирька… — все добавлял мужик.

Спирька все утро не отходил от покойников. Он расстелил холстину и, скрестив ноги, торчал на ней в головах у Федьки вогульским болванчиком. Федька и Поздей были накрыты общей парусовкой. Осташа отличил бы Федьку от Поздея, только если бы приподнял край покрова и посмотрел. А Спирька не лазил под пелену — собачьим нюхом сразу почуял, кто справа, кто слева.

— Я Федю обмою, гроб ему сколочу, канон прочту, — тонко и тихо пояснил Спирька Осташе. — Я с Федей побуду, еще поговорю с ним…

— Всю жизнь, что ли, на его могиле просидеть собрался? — зло буркнул Осташа и темным, гневным взглядом обвел молчащих бурлаков. — Кто еще сбегнуть хочет? Сразу говори, не убью ведь!..

Бурлаки не отвечали, отворачивались, кривили рожи.

Осташа в тишине прошел мимо них и пошагал к барке — она теперь была зачалена далеко от стана. Выйдя на берег, Осташа увидел плывущую мимо барку с флагами Каменского караванного. На скамейке стояли трое: наверное, Колыван, Пасынков и Прошка Крицын. Осташа сунул в рот два пальца и оглушительно засвистел. Колыван, который пристально разглядывал Осташину барку, поворотился на свист всем телом.

«Пусть видит, враг, что я живой!» — подумал Осташа, стащил шапку и помахал над головой.

К костру Осташа вернулся с мешком денег, бросил его к ногам Корнилы Нелюбина. Корнила вроде был грамотнее всех прочих, и самого Осташи тоже.

— Корнила, ты посчитай деньги и подели на всех, кто не убежал, — сказал Осташа. — Логину его долю тоже посчитай сполна. Хочу сейчас плату раздать.

— Эй, сплавщик, так не положено! — заволновались бурлаки. — Почему сейчас? Почему не в Лёвшиной?

— А чем сейчас плохо? — опять разозлился Осташа.

— Дурная примета, — напрямик заявил один из бурлаков.

Осташа уже отметил его для себя — Ульяха Бесов.

— Не с твоей фамильей каркать, — отрезал Осташа. — Чего напугались, дурье? Вы что, за табачком сюда явились? Не знаете, какое дело делаем? Все может быть. И убиться может наша барка.

— С тобой и убьется!.. — выкрикнул кто-то.

— Может! — твердо повторил Осташа. — Я не господь бог! И я могу ошибиться — и убью барку! От этого греха никто из сплавщиков не защищен, кроме… — Осташа сбился, вспомнив об истяжельцах. — Никто! — повторил он, чтобы не мутить душу бурлакам. — Я все сделаю, чтобы спастись. Обещаю миру. Но кто же знает, удастся то, или нет? И если убьется наша барка, то денежки ваши на дно уйдут. А так — при каждом свое останется. Плохо это разве?

— Ну, хорошо, да все равно не по-людски — искушать-то… — сомневались бурлаки.