Записки диверсанта

— Где Гризодубова? Пойдемте к ней, Илья Григорьевич! Валентина Степановна Гризодубова, высоколобая, с широкими разлетистыми бровям, выслушала Стро-кача сочувственно.

— Нет, нет, лететь, конечно, можно, — сказала она. — Только придется изменить маршрут. Полетите через Липецк, товарищ генерал. Там ночь на сорок минут длиннее, а путь по вражеским тылам оттуда короче. Но Строкач запротестовал:

— Помилуйте, Валентина Степановна, дорогой товарищ полковник! Ведь до Липецка пять сотен километров, если не больше.

— Пять, — согласилась Гризодубова. — Ничего. Я же говорила: выиграете при полете в тылу врага.

— Но вылетать-то из Липецка придется уже завтра!

— Само собой.

— Нет, — отрезал Строкач. — Никаких «завтра». Погода может испортиться, еще что-нибудь случится, а на счету каждый день. Мы должны лететь сегодня. Немедленно! И Гризодубова уступила. Поколебалась, но уступила:

— Будь по-вашему. Через линию фронта Транспортный самолет с ревом и гулом набирал высоту. Сумерки отставали. Стали видны круглые заклепки на могучем сером крыле машины. Ну вот, свершилось, после долгого перерыва я снова направляюсь в тыл врага! Возбуждение, владевшее мною, было, наверное; иным, чем возбуждение молодого адъютанта Тимофея Амвросиевича и офицеров связи штаба. Их могли волновать необычность ситуации, чувство опасности, необходимость испытать и показать себя. Очень давно, под Вильянуево дель Кордовой, я ощущал нечто похожее. Теперь же мозг горячечно проверял, не допущена ли какая-нибудь, пусть мельчайшая ошибка при планировании предстоящей "войны на рельсах". Я думал, прикидывал, проверял в уме расчеты — ошибки не обнаруживал. Сомневаться же в замысле самой операции не приходилось. О возможности массированного удара по коммуникациям врага, о массовых крушениях вражеских поездов, уничтожении подвижного состава противника мы до сих пор могли только мечтать. Теперь массированный удар — реальность. Достаточное количество самых современных мин появилось, и получает их поднявшийся на борьбу с оккупантами народ! Катастрофы гитлеровцам не избежать! К линии фронта вышли на значительной высоте: дополнительный бак с бензином, установленный в фюзеляже машины, как бы кипел, выделяя пары бензина. А внизу, в окутавшем землю мраке, бушевала беззвучная световая морзянка: розоватые, алые, золотистые тире и точки. Если бы не знать, что это орудийные вспышки и разрывы снарядов!.. Внезапно слева от самолета загорелись и зависли «фонари» — осветительные ракеты противника. Почти одновременно вздыбились, пошли блуждать в ночи расширяющиеся столбы дрожащего света — лучи фашистских прожекторов. Приближались, нащупывали, нацеливались… Я надеялся, что проскочим. Позже и Строкач признался, что надеялся на это. Не проскочили. В фюзеляже сделалось светло, словно зажгли люстру в пятьсот свечей. Резко, отчетливо выделились из темноты металлические ребра самолетных конструкций, лица и фигуры тесно сидящих на бортовых скамьях людей. Кто зажмурился, кто прикрыл глаза рукавом. В иллюминаторах вспыхнули близкие разрывы зенитных снарядов. В минуту смертельной опасности нет ничего хуже пассивного выжидания. Но ничего, кроме такого выжидания, нам, пассажирам, не оставалось. Надеяться мы могли только на летчиков, а не на самих себя! Командир корабля капитан Слепов резко бросил машину вниз. Скамейки рванулись из-под нас, пришлось вцепиться в металл, друг в друга. Удержались не все, кто-то упал, покатился к кабине пилота. А самолет ревел и мчался вниз, и в ушах ломило невыносимо. В фюзеляже снова стало темно, в иллюминаторах уже не сверкало, и самолет не падал, наоборот, рев его становился ровнее. Уже не требовалось напрягать силы, чтобы удержаться на скамье. Пронесло! Слепов перешел на горизонтальный полет, внизу опять мрак: жуткая морзянка исчезла, а это значит, что линия фронта далеко позади! Тронул за плечо Строкач, пригласил взглянуть в иллюминатор. Что это? Появляются дрожащие красные и желтые точки, соединяются в квадраты, в конверты, в буквы. Иные фигуры при нашем приближении Гаснут, другие перемещаются, на смену погасшим вспыхивают новые. Вот, значит, как выглядят с самолета партизанские костры-сигналы! Впрочем, весьма возможно, что иные костры зажжены фашистскими карателями, пытающимися заманить в ловушку неопытных летчиков. Ну-ну! С нашими этот эсэсовский номер не пройдет! После пережитого я, да, похоже, и все остальные пассажиры полностью доверяют капитану Слепову и его помощникам. К тому же бесконечные партизанские костры веселят: непрочен фашистский тыл, велик размах народной борьбы с захватчиками! Люди ожидают, сквозь шум моторов слышны шутки и смех. Смеха и шуток хватило ненадолго. Короткая июньская ночь кончилась, а мы все шли и шли над Полесьем. Строкач поглядывал на часы. По расчетам, давно пора долететь до Сабурова! Неужели заблудились! Тогда худо дело. В светлое время одинокий, беззащитный Ли-2 находка для вражеских истребителей! В I случае прямой опасности придется садиться, но куда? Стало совсем светло. Вот-вот и солнце покажется… Никто не переговаривался, не улыбался. Все напряженно всматривались в плывущую под самолетом местность. И условные посадочные знаки наконец нам открылись. Не помню, кто заметил их первым. Помню, однако, что вместе с облегчением ощутил усталость. Толчок, другой, самолет легонько трясет, покачи-вает, яркая трава в иллюминаторе перестает бежать к хвосту машины, останавливается. Слышится затихающий свист винтов. Мимо нас, пригибаясь, проходит второй пилот, отдергивает дверцу, пристраивает железную лесенку: