Когда стреляет мишень

Влад высвободил оставшиеся пальцы правой руки и плотно сжал стакан в ладони. Так. Вероятнее всего, ему не удастся избежать порезов: уж слишком неудобна его поза. Главное, чтобы ему удалось мобилизоваться и вложить в свои пальцы всю силу своего измученного организма.

А этих сил оставалось еще достаточно, чтобы выбраться из того переплета, в который его ввергли хитроумные ходы Николая Алимовича.

Но надо было действовать как можно быстрее: плечо кровоточило, и от потери крови уже начинало шуметь в ушах, а перед глазами начали свой зловещий танец багровые полосы...

Влад резко выдохнул и что было сил сжал стеклянные грани. Стакан не поддавался. Тогда Свиридов навалился на него всем телом и попытался подпрыгнуть, чтобы обрушиться на стакан всей массой.

Тот выскользнул и покатился в сторону, и Свиридову стало беспощадно ясно, что если он хочет получить от этого стакана спасительные острые осколки, то он может сделать это только одним путем. Он не имеет возможности ни разбить его о твердое, ни пнуть его ногой. Только раздавить в пальцах. Так, как он делал это в ночном клубе «Центурион».

Стакан снова оказался в правой ладони, и тонкие длинные пальцы, пальцы пианиста-виртуоза, дрогнув, скользнули по граненой поверхности и — вдруг застыли в жутком усилии, так, что, казалось бы, от напряжения завибрировал воздух.

Жалобно хрустнуло стекло, и Свиридов почувствовал, как острые края осколков раздавленного стакана впиваются в его ладонь и, стекая по пальцам, капает на грязный пол свежая кровь.

Свиридов нащупал крупный осколок и, невероятным изгибом пальцев поднеся его к веревкам, начал свою кропотливую работу...

Через несколько минут ему удалось освободить руки, и он, морщась от боли, перерезал оставшиеся путы на ногах и, встав на колени, сделал несколько телодвижений, разминая затекшие члены.

Но это еще было не все. Даже освободившись, он продолжал оставаться пленником этого стремительно несущегося к его смерти состава.

Влад взялся за поручень и резким рывком распахнул окно купе. Порыв леденящего ветра ударил ему в лицо. Сразу же закоченели израненные пальцы.

Скорость поезда составляла не меньше восьмидесяти, а то и девяноста километров в час, определил Свиридов. Конечно, будь он совершенно здоров и в норме, он, без сомнения, не побоялся бы прыгнуть с несущегося поезда. В бытность обучения и работы в «Капелле» их учили прыгать с поезда вплоть до скоростей в сто десять километров в час.

Без единой царапины.

Но сейчас, без сомнения, это было невозможно. Свиридов чувствовал, что рана в плече нарушила точнейший баланс всех систем его натренированного тела, понизила чувствительность и координацию движений.

Да и просто — по рукам и ногам уже плыла, набрякивала гибельная ватная слабость. Нельзя.

Нельзя прыгать — тело не соберется, ноги не вынесут его на откосе, и тогда только смерть — быть может, долгая и мучительная, с переломанным позвоночником и изуродованными руками и ногами.

Нет.

Но как же тогда? Ведь поезд вот-вот пересечет роковую черту, и тогда — все? К чему тогда вся эта борьба, мучительные усилия удержаться на плаву, не стушеваться, выиграть?..

И тут он вспомнил слова Якубова. «Майор Бах сообщил мне, что в Мельбурне в вашу правую руку вшили...». В правую руку! Он сказал — в правую руку! Вероятно, эту информацию, о которой не имел понятия сам Влад, майор Бах сообщил Налиму в порыве откровенности. И на старуху бывает проруха.

Свиридов поднес к глазам свою правую руку и начал внимательно, миллиметр за миллиметром, осматривать кожу.

Нужно удалить этот чертов чип, который делает его рабом спецслужб.

Но как?

Влад закрыл окно и обернулся. На глаза ему тут же попалась маленькая кучка окровавленного стекла, еще недавно бывшая стаканом...

* * *

Фокин очнулся от легкого похлопывания по плечу. Он открыл глаза и, с трудом разлепив веки, ощупал гудевшую, как надтреснутый колокол, голову и только потом повернул ее, чтобы поглядеть на того, кто воззвал его к жизни.

Перед ним с легкой улыбкой на лице стоял Николай Алимович Якубов.

— Ну что, как твое самочувствие, Иван Сергеич? — спросил он.

— Да как оно может быть, черт возьми? Хреново! — Он приподнялся с дивана, на котором лежал, и еще раз ощупал здоровенную шишку на тыльной части черепа. — А где... Каледин?

— А вот это и я хотел бы узнать, — проговорил Николай Алимович.