Несбывшаяся весна

– Я должен… – хрипло продирался он сквозь комок в горле.

– Нет. Сейчас не время. А вдруг Братчиков видел рукавичку? Вдруг он догадается? Вдруг скажет Петру?

– Надо позвонить Храмову, – решил Поляков. – Он должен приехать только завтра. Нужно его срочно вызвать. Где здесь телефон? Самый близкий?

– На этом этаже – только в ординаторской, тут, напротив.

– Иди туда, – приказал Поляков. – Только туда. Не спускайся на первый этаж. Будь все время на глазах у людей. Если в ординаторской тоже окажутся люди, тем лучше. Никого не стесняйся. Скажи – это очень важно. Скажи, что звонишь по моей просьбе. И сразу возвращайся! Немедленно!

Ольга быстро поцеловала его и метнулась к занавеске, но наткнулась на какого-то человека, который как раз зашел в закуток.

Это был Петр Славин. Он мгновенно обхватил Ольгу за шею, а к ее виску прижал ствол пистолета.

– Никто никуда не идет, – сказал Петр. – А ты подними руки. Быстро, или…

Поляков отдернул правую руку, которая скользнула было под подушку, и поднял ее.

Из-за занавески доносилось победное:

• А если к нам полезет враг матерый,
• Он будет бит повсюду и везде.
• Тогда нажмут водители стартеры,
• И по лесам, по сопкам, по воде,
• Гремя огнем, сверкая блеском стали,
• Пойдут машины в яростный поход,
• Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
• И первый маршал в бой нас поведет.

Грянули аплодисменты.

* * *

К ночи она вообще была сама не своя. И, главное, Мурзик не пришел… Было страшно, до жути страшно оставаться одной в санчасти. Александра уговорила заночевать вместо себя Фролова (долго его уговаривать не пришлось, если честно) и вернулась к вечерней поверке в барак.

Но стоило войти, как к ней кинулась Катя Спасская и принялась выталкивать вон.

– Да ты что, Катя?.. – попыталась было упираться Александра, но Катя оказалась сильнее, да и еще две женщины к ней присоединились.

– Иди в санчасть, – твердили они наперебой. – А мы ее отсюда нынче не выпустим. Завтра тебе надо к начальнику идти. Пусть тебя в другой лагерь переведет, иначе убьют!

Александра ничего не понимала. Кого они не выпустят? Почему в другой лагерь, почему убьют, кто? Ведь Кочегара больше нет!

На крыльцо вышла Надя-Кобел – широкоплечая, плотная, стриженная по-мужски. Вынужденная в лагере ходить в юбке и платке (ватные штаны разрешалось надевать только на лесоповале, а в бараке следовало немедля переодеться по-женски – такова была воля Мельникова, который «крылатых» обоего пола на дух не выносил, хоть и принужден был считаться со слабостью человеческой натуры), платок свой она наворачивала на голове каким-то странным тюрбаном, напоминающим мужскую шапку. Она никогда не отличалась приглядной внешностью, но сейчас лицо ее было еще больше обезображено тревогой.

– Пошли, – цепко подхватила она Александру под руку, – пошли, провожу.

И потащила ее к санчасти.

– Хреновы твои дела, милка моя, – бормотала сквозь стиснутые узкие губы Надя, и желваки ходили по ее щекам, совершенно как у озабоченного, разозленного мужчины. – Булька на тебя злобствует, аж кипятком ссыт, так ярится. Хочет напоследок душу Кочегара потешить и взять тебя на себя. Смекаешь, о чем базар?

Александра споткнулась, и Надя-Кобел перехватила ее руку покрепче.

– Завтра пойдет мужской сходняк просить, чтобы тебя ей отдали. Якобы Кочегар ей такой наказ давал, чтоб отомстила тебе за того пацана. Правду сказать, думаю, пацан тут ни при чем и Кочегар ничего ей такого не наказывал. Она тебя люто ненавидит, из кожи вон лезет.

– За что, за что? Что я ей сделала? – как во сне пробормотала Александра.

– Да не знаю, какие меж вами счеты, – пожала могучими плечами Надя-Кобел. – Булька – она вообще борзая по натуре, а после того как мочканули Кочегара, еще пуще оборзела. Сама прикинь, где ты ей дорогу перешла. А может, – она поглядела на Александру с выражением неловкости, таким странным для ее рубленого лица, – а может, это я виновата.

– Почему?

– Да я как-то раз сдуру болтанула, мол, кабы я была нормальная свиноматка, как все другие, я б хотела с виду быть такой же изенбровой биксой ^[24] , как Маманья. Ну, Булька и взревновала – чуток из кожи не вывернулась, долго мне потом пришлось ее, дурищу, обхаживать. Ну и с тех пор она ревнует, понимаешь?

---

24 На арго – свиноматка – женщина, изенбровая бикса – красавица.