Любовник богини

Как это сказала Варенька?

Он скрежетнул зубами и таким мощным, неожиданным рывком послал свое тело вперед, что едва не вывернул левую руку из плеча. Изо всех сил старался не думать пока, зачем, собственно, он здесь, не думать о Вареньке, зная, что ее имя будет как прикосновение раскаленного лезвия к открытой ране, однако такого приступа боли даже не ожидал.

«Как это она говорила? — проползло коварное воспоминание. — Светас — свет, дева — богиня…»

От неосторожного рывка его несколько раз повернуло, и луна, как раз в это мгновение выглянувшая из-за гребня джунглей, насмешливо и торжествующе взглянула ему прямо в лицо.

"О, она знала, что сразу победит… она и победила сразу! Человек медленно разжал руки и, если бы не металлическая петля, защелкнутая вокруг его пояса, рухнул бы в ров, откуда уже с готовностью высунулась длинная, маслянисто блеснувшая морда. Жадно приоткрылся глаз, жадно разинулась пасть… щелкнули зубы, схватив только бессонную глупую мошку, еще дальше выставилась из воды голова, зубы, чудилось, удлинились в два раза… разочарованно клацнули: добыча слишком высоко!

Крокодил нырнул, чтобы охладить свою алчность, и снова высунулся из воды, готовый к долгому, терпеливому ожиданию.

Василий висел, запрокинув голову, глядя в лунное, серебряное, опаловое око. Едва слышный металлический звон достигал его слуха — размеренный, мелодичный, холодный звон.

…Да, туземцы и не пытались скрыть свой трепет, едва удерживались, чтобы не пуститься наутек, зажав покрепче уши, лишь бы спастись от водопада звуков.

А он без труда догадался, что пела не какая-то неведомая сила, а сам бамбук. В его коленцах играл ветер, превращая эти заросли в десятки тысяч свирелей. Все просто… все величаво, все непостижимо! Нервы натянуты, как струны, и словно бы вибрируют в лад этой нечеловеческой музыке. И луна глядит ему в глаза.

Она испускала целые потоки света, осыпала серебром все вокруг. И это не луна смотрела ему в глаза… это была богиня… нет, женщина, похожая на белый призрачный цветок.

Так близко, так четко видел он ее лицо, словно оно было нарисовано перед ним на белом лунном диске: высокий лоб, и высокие скулы, и маленький, очень твердый подбородок, а на нем едва намеченный прочерк ямочки. Серебристые ресницы, опалово переливающиеся глаза. Она смотрела на него — в его жизни не было еще ничего чудеснее, чем этот взгляд; звала его, звала… на помощь! Звала на помощь — Варенька. Это Варенька зовет!

Ее лицо исчезло с небес: луна скользнула за башню, и Василий смог опустить окаменевшие веки.

Металлический звон… Это не бамбук. Это звенит его арсенал, звенит, поет, словно дудочка змеечарователя, и крокодил, высунувшийся изо рва чуть не до середины туловища, тупо, зачарованно поводит огромной головой, раз за разом все шире разевая пасть, усеянную пластинами кошмарных зубов.

Василий рванулся, поймал цепь и, перехватываясь руками, в которых, чудится, удесятерились силы, в несколько мгновений достиг крепостной стены.

Забросил на нее ноги, зацепился рядом с крюком, натянувшим цепь. От резкого движения табар выскользнул из-за пояса, угодил точнехонько в разверстую пасть крокодила и застрял в его горле. Судорожно всхрапнув, чудовище окунулось с головой, забило хвостом… но скоро тяжелая вода успокоилась и вновь сделалась гладкой, будто масло.

Василий этого уже не видел: он бежал по стене, мчался, словно ураганом рожденный, как сказал бы поэт… но мысли, тревожные мысли обгоняли его.

Почему здесь никого нет?!

Он помнил, как магараджа сопровождал его в ночные покои; тогда вся эта стена была утыкана стражей.

Сейчас же — никого. Предположим, они тогда перед господином хвастались усердием. А теперь кот спит — и мыши спят? Да нет же, ну кто-то должен был остаться на стене, хотя бы для видимости охраны!

Никого, вот же глупость какая. Одно из двух: или стража в самом деле спит как мертвая, или магараджи нет в Такуре. У него, помнится, говорил Реджинальд, таких дворцов не счесть. Разве не мог он отвезти Вареньку бог весть куда? Сколько дворцов — столько и гаремов. И в одном из них…

Он запнулся. Не думать, пока не думать об этом! Думать о том, что существует еще третье объяснение безлюдности, и безмолвию, и тишине. Самое верное объяснение — засада. Ловушка.

Он затаил дыхание, сбавил шаг — и в эту минуту впереди мелькнула тень женщины.

Она пыталась отворить какую-то дверь, оглядываясь отчаянно; лунный полусвет уродовал, коверкал ее лицо.