Любовник богини

Он словно пил ее уста, как сладостное вино, и восторг мешался в его воспаленном мозгу с изумлением.

Какие у нее губы, какие нежные, прохладные! Как она восхитительно вздыхает и при этом невольно впивается в его жадный язык! У него сердце зашлось, когда она вдруг впилась зубками в его нижнюю губу — и, точно испугавшись, не причинила ли боль, быстро лизнула ее, приласкала.

Да, вдруг с удивлением осознал Василий, она уже не пытается вырваться, а сама целует его, и руки ее не отталкивают, а прижимают. Как он и предполагал, первое сопротивление было лишь данью приличиям, а потом красавица решила исполнить свой долг — да заодно и сама вкусить наслаждение. Василий готов был голову прозакладывать, что пылкость ее поцелуев и жар объятий вызваны не только послушанием хорошей служанки. Он возбудил ее так же, как возбудился сам. Вот дама расстегнула его рубашку и, приподняв свои груди, прильнула к его груди так, что слились их соски, и принялась нежно поводить плечами, так что эти волшебные прикосновения, достигающие, чудилось, самого сердца, лишали Василия дыхания… А как она потиралась чреслами о его чресла!.. Василий едва не сошел с ума от счастья, ощутив эти недвусмысленные знаки ее страсти.

Воистину терпению его настал конец, и если он не хочет сейчас излиться, не достигнув цели, то должен немедленно овладеть этой прекрасной и страстной незнакомкой!

Подхватив, посадил ее на парапет бассейна. Высота парапета была как раз такая, какая нужна. Василий ринулся вперед, одной рукою нашаривая застежку на боку, а другой пытаясь задрать туго обвившие женское тело складки сари. Однако проклятый шелк бестолково скользил в пальцах и нипочем не желал поддаваться. Дурацкое одеяние! Одновременно и юбка, и рубашка, и шаль!

Может быть, если начать разматывать сари с головы, дело пойдет быстрее? Правда, для этого придется прервать их безумный поцелуй…

Василий на мгновение оторвался от восхитительных губ (о господи, они были именно такими, о каких он мечтал всю жизнь, и груди были как раз такими, как надо, и все ее изгибы, и тонкий, чуть горьковатый аромат ее тела, и даже вздохи — они были бесподобны, прелестны, обольстительны! Вот если бы вчера магараджа прислал именно ее…) и повлек с головы шуршащий шелк. Девушка со стоном потянулась к нему, словно умоляя не размыкать объятий, и Василий, лихорадочно шепнув:

— Сейчас, сейчас, моя радость! — открыл глаза, чтобы отцепить ее серьгу, мешавшую снять покрывало с ее волос. У него все вихрилось, сливалось перед взором, однако он увидел, что и она взглянула на него своими затуманенными, словно бы отливающими серебром глазами, и в этот миг покрывало наконец-то соскользнуло с ее головы, и целый водопад светлых, тоже серебристых в звездном свете волос хлынул на ее плечи.

— Господи, — прошептал Василий, обмирая и глядя на эти точеные, одухотворенные черты. — Боже мой!..

Она была прекрасна, воистину прекрасна, однако не ее редкостная красота заставила Василия воззвать к вышним силам.

Он вдруг узнал ее.

Перед ним была Варенька.

Мгновение оба ошалелыми глазами смотрели друг на друга, и вдруг… вдруг небо над ними раскололось и мириады разноцветных огней вспыхнули в вышине. По всему саду закрутились огненные колеса, с балконов слетали разноцветные вихри. Все грохотало, все гудело, все взрывалось вокруг!

— Что это?! — в ужасе воскликнула Варя, но ответом ей был новый залп звезд, новый удар грома. Потом грохнуло в третий раз, в третий раз озарились букетом огней небесные бездны — и наступила щемящая, рвущая слух тишина.

— Что это, ради бога?! — прошелестела Варя, и Василий ответил, едва шевеля вспухшими, нацелованными губами:

— Фейерверк в честь какой-то их богини, черт бы ее подрал, забыл… а, в честь Кали!

— В честь Кали? — повторила она, бессмысленно вглядываясь в его лицо своими и впрямь серебряными глазами. — А что, сегодня какой-то праздник?

И вдруг, словно только сейчас спохватившись, она принялась поправлять свои смятые одеяния, а сама все смотрела на Василия, как испуганная, потерявшаяся девочка…

И это зрелище бесстыдного лицемерия наполнило его такой яростью, которая начисто вытеснила из сознания и тела всякие остатки желания. Теперь им владела только ненависть: ненависть к ее запекшимся губам, и беспорядочно скомканной одежде, и этим ее дрожащим рукам — ненависть к ее волшебной, чарующей прелести, ненависть к себе! Да, он вдруг возненавидел себя — но в этом виновна была Варя, а значит, он должен был ей отомстить!