Любовные чары

Связный текст оборвался. Марина подняла другой листок. Бумага совсем желтая, чернила выцвели – очевидно, запись была сделана раньше предыдущей.

«Как он мог! Как у него хватило злости! Да какова же беда молодому человеку пытаться жить своим умом? (Далее вычеркнуто.) Ехать надо, я чувствую определенно. Не то он (слова неразборчивы)… и не оглянется на убитого. Он никогда не любил меня так, как Джорджа, да и мне нужна от него не любовь, а лишь деньги. Видел ли кто-нибудь такие чувства меж сыном и отцом? Я стыжусь себя, а его презираю!»

Марина ахнула, поняв, что перед ней дневник Джаспера Маккола, изорванный в приступе ярости или отчаяния. А может, приступ болезни помрачил ум мужчины, заставив уничтожить исповедь, как бы отрекаясь от всего, чем жил.

Ей было неловко читать записи – будто подслушиваешь разговор, не предназначенный для чужих ушей. Но ею овладело лихорадочное нетерпение. Что-то подсказывало: читая записи Джаспера, она немало узнает о своих новых родственниках, и это поможет ей держаться в общении с ними верного тона.

И она поднесла к глазам новый листок…

«Все-таки, хоть у них разные матери, они сыновья одного отца, а потому – два его живых повторения. Их основные черты: гордость, отвага странствующего рыцаря и безжалостное сердце. Что в Алистере, что в Десмонде уживаются две страсти: лошади и женщины. Они приручают первых и укрощают вторых с одинаковой легкостью… Алистер кажется истинно влюбленным, хотя я и наблюдаю за ним с недоверием. В нем есть нечто роковое, он фаталист. Я нахожу подобную обреченность и в себе. И как мне жаль невинное, прелестное существо, которое всецело предалось ему! Их любовь напоминает цветок, который приглянулся садовнику для букета и будет скоро сорван, а значит – увянет. Впрочем, поживем – увидим».

Больной пошевелился, и Марина судорожно разжала пальцы. Но Джаспер не обратил на нее внимания. Дрожащей рукой он дотянулся до иглы и проткнул ею шарик в трубке. Оттуда вырвался воздух, и Джаспер с наслаждением затянулся сладковатым дымом. Глаза его опять полузакрылись, чубук выпал изо рта. Он вновь задремал, и Марина без зазрения совести схватила новый листок.

«Обыкновенное следствие путешествия и переездов из земли в землю – это то, что человек привыкает к неизвестности, страшной для домоседов. И все-таки по возвращении меня неприятно удивили лица моих соотечественников. Сколь гармоничны, гладки, добры черты лиц китайцев и особенно китаянок! Физиономии же англичан можно разделить на три рода: угрюмые, добродушные и зверские. Клянусь, нигде не случалось мне видеть столько последних, как здесь, в моем родном доме!»

Марина невольно прыснула, пробормотав: «Ей-богу, мне тоже!» – и продолжила чтение, радуясь, что в следующих листках почти ничего не вычеркнуто.

«Я – самое жалкое и недостойное для них для всех существо. Ведь отец лишил меня наследства! За что? Все народы обогащены путешествиями, а прежде всего – Англия. И в книжных кладовых – кипы описаний этих путешествий. Неужели их авторов лишили наследства? Никто не верит, что я не так уж грешен, как хотелось бы думать отцу. Он лелеял свою жестокость и со всем пылом подпирал ее самыми нелепыми доводами. Да бог знает, что было бы с ним самим, когда б он хоть раз испытал то, что выпало мне на долю! Чтобы оценить силу и всемогущество опиума, надо изведать бездну страданий. Вот, например, бессонница. Это адская мука при жизни! А при употреблении опиума нечего ее бояться. И физическая боль более не существует, и если роль медицины состоит в облегчении страданий, то опиум – ее всемогущее орудие. Англичане скорее дадут несчастному умереть в мучениях, боясь обмана, оскорбительного для их самолюбия. Но опиум – самая прекрасная и правдивая ложь на свете!

Даже Сименс глядит на меня с унизительным, жалостливым отчуждением. Он ведь праведник, а я… Но я хотя бы не убивал никого. Удивляюсь снисходительности властей к систематическим убийствам несчастных женщин, на которых возведена напраслина. Экая чушь – ведьмы… Убийства, это просто убийства! А из-за опиума я удостоен брезгливости своего семейства. Одна только Елена…

Милейшее существо. Конечно, сочетание мягкости характера и застенчивости завоюет любое мужское сердце. Легкое жеманство тоже кажется очень милым, однако не это ее главные достоинства. С красотою в ней соединено умение поглядеть на мир глазами своего собеседника, даже как бы прожить в одну минуту всю его жизнь. Она простила Джорджу все его прегрешения. Не удивлюсь, если ей известно и про леди К., и про ребенка. Кстати, еще одно потрясение ожидало меня по приезде – Клер покончила с собой. Считается, что она утонула, когда лодка опрокинулась, но я не сомневаюсь: это тщательно подготовленное самоубийство. Но дитя, несчастное дитя, еще один мой племянник или племянница… Похоже, маленькое существо пополнит ряды тех детей, которые никогда не знали любви. А ведь их называют детьми любви! Помню, как леди К. клялась, что Джордж не увидит их ребенка, кричала, какое счастье, что дитя ничуть не похоже на Макколов, что его невозможно будет узнать и никто никогда ничего не заподозрит… Она намекала на какое-то врожденное уродство, но тут же прикусила язычок. Я уехал, так и не узнав, какую судьбу выберет Клер для младенца, а вернувшись, услышал о ее давней гибели. Где-то растет подкидыш, даже не подозревая…»