Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится

Раз уж она вселила в меня оптимизм, пусть теперь и отвечает за это. Татьяна, напротив, сидела хмурая и сосредоточенная. Я посмотрела на нее искоса и отвела взгляд. Может быть, мы с ней невольно ролями поменялись? Я вроде бы теперь играю за оптимистку. А Тата – за пессимистку. Тата могла неожиданно испугаться своего хода – она же подарила мне этот неоправданный оптимизм, который мог рухнуть при столкновении с реальностью. Ведь все держится, как тоненькая ниточка, на одном-единственном допущении: что Руся со Славой живы и здоровы.

Я сжала губы и вновь посмотрела на Тату. Она перехватила мой взгляд и неожиданно улыбнулась. И от улыбки в уголках ее глаз собрались морщинки. А ведь она постарела там, в этой Америке, подумала я. Работать ей приходилось за троих, так просто в эту капиталистическую систему не встроишься… О многом, конечно, Татка умолчала. И правильно! Я бы, наверное, сделала то же самое. Невыносимо горько признаваться кому-то в том, что ты прошла через унижения и обиды, прежде чем чего-то добилась. В таких случаях посторонним людям душу излить легче всего. А вот в чем-то признаваться близким… Я бы тоже собственный язык съела. В этом мы с Татой похожи. Только она резче, нетерпимей, острей.

Тата искоса посмотрела на меня.

– О чем задумалась? – неожиданно услышала я ее хриплый голос.

Я колупнула пальцем окно машины:

– Ни о чем. Просто так. О том, что мы там увидим, узнаем…

– Лучше об этом заранее не думать, – сказала подруга, так и не повернувшись ко мне.

Она вела машину спокойно, сосредоточенно, подбородок ее слегка выпятился вперед.

– Не получится, – ответила я, сцепив руки в замок. – Как ни старайся – не получится. А потом, вот ты приехала и всколыхнула все вновь. Так что все завертелось в другую сторону. И не по моей вине, учти! – подняла я палец. – Ты повела в этом счете.

– Принимаю, – вздернула голову Тата – резко, порывисто, как породистая лошадь, раздраженная чем-то. – Я только прошу тебя пока что об одном: не строй никаких версий.

– А я и не строю. Никаких. Тем более что у меня их и нет, – призналась я. И это была чистая правда. Все версии были уже по сто раз думаны-передуманы. И действительно – от них уже почти ничего не осталось. Они были стерты и заношены, как старые любимые вещи. До дыр. Или стали как пластмассовые бусы, выцветшие от солнца и воды.

– Осмотримся, что и как, поговорим с народом. Сколько нам еще ехать?

Я посмотрела на часы:

– По моим прикидкам, час с хвостиком. От силы – полтора. Устала? Может, поменяемся местами?

– Я лучше справлюсь с рулем. Ты не сможешь вести.

И это тоже была чистая правда. Оттого, что былое возвращалось, неважно, какими путями и с какой целью, но возвращалось, я была немного не в себе. Я уже привыкла к своим бедам и неприятностям, свалившимся на меня в последнее время, как люди привыкают ко многому в жизни. И только безумная, неоправданная надежда иногда вспыхивала нежданным огоньком, освещавшим самые темные и мрачные закоулки моей души, а потом быстро потухала. Если бы не Татка, я бы ни за что не смогла вновь погрузиться в этот кошмар, устало подумала я.

– Не боись, – на полном серьезе сказала Тата. – Все будет…

Слово «хорошо» застряло у нее в горле. «Хорошо» – это была лошадиная доза этого ничем не подкрепленного оптимизма, который Тата в данный момент позволить себе не могла: это было бы уже слишком. И она это прекрасно понимала.

– …как надо, – закончила она. И вдруг у нее вырвалось неожиданное: – Ты мне веришь?

Я пожала плечами:

– Видишь ли, Тат, моя вера умерла, когда умирали мои близкие. Нет! Я уже давно никому не верю. Даже себе. Нет, ты не подумай, я не о тебе, – торопливо добавила я, боясь, что Тата как-то не так меня поймет и неверно истолкует мои слова. Я не хотела неточности, кроме того, не хотела обидеть лучшую подругу, которая сейчас, как локомотив, толкала меня – отчаявшуюся и обессилившую – вперед. Татиному упорству можно было позавидовать. Тата резко затормозила.

– Блин! – вырвалось у нее. – Куда ты так несешься, козел драный?!. – заорала она на кого-то, высунувшись из окна. – Если у тебя тачка крутая, так тебе все позволено?! Урод!

– Кого ты там записала в уроды? – поинтересовалась я.

– А я знаю? – остывая, откликнулась Тата. – Несется, блин, словно волны рассекает. Как будто он где-нибудь в Калифорнии по автостраде мчится! А не по подмосковной трассе едет, запруженной машинами. Да еще и с тонированными окнами! Типа, меня никто не видит, а я вижу всех. Я крутой, я сильный, я – альфа-самец, и пусть все любуются моей тачкой!