Жили-были. Русские инородные сказки – 7

– Ты чо тут, пацан? – спросил дядька.

– Шнурок, – объяснил Даня. – А что такое потоп?

У дядьки лицо собралось складками, и он загудел, как электричка, – Даня плохо понимал речь электричек, но там точно было что-то про то, куда все опять должны идти, но уже не лес, а другое.

За обедом, замирая от ненависти к рыбной котлете, Даня спросил у Маши, что такое потоп. Маша подумала – она вообще была очень умная – и сказала, что потоп это когда лошадь уже убежала, а топот еще слышно, так и называется – потом топот, сокращенно – потоп. Даня уважал Машу за подробные ответы, но решил на всякий случай спросить еще у Йосика. Йосик тоже был очень умный, нянечка Рита так ему и кричала: а этот чернявый самый умный опять! Не то что бы с восторгом кричала, но нянечку Риту вообще было очень трудно чем-то обрадовать, кроме совершенно чистой тарелки и сухих колгот. Йосик авторитетно ответил, что потоп – это, как минимум, много воды и суеты и пусть Даня не мешает ему насыщаться углеводами.

Дома Даня допросил с трудом уловленную маму. Так он обычно не очень ее ловил, потому что в уловленном виде мама тут же начинала чистить ему уши, учить английскому алфавиту и кормить картофельным пюре. Но тут мама оказалась какая-то вялая, небоеспособная и все рассказала подробно, правда, два раза вымыла Дане голову – про запас, наверное, – и передала папе, чтобы тот подвел под мамины объяснения научную базу. Папа запихал Даню под одеяло, улегся рядом, сказал: «Так вот, касаемо Ноя…» – и как-то затих. После трех насильственных папиных пробуждений Даня все понял, отпустил папу и начал шепотом советоваться с клетчатой собакой Тяпой о плане спасения детсадовских книг. Кубики выплывут, думал Даня, дети и нянечка тоже, а вот про книжки никто не вспомнит. Поэтому надо построить для них ковчег и тогда уже ждать обещанного сердитым дядькой потопа. Потому что потоп, чувствовал Даня, неминуем. Дядьки в телогрейках зря не обещают.

С ковчегом все получилось – Даня соорудил его из стульев, надеясь, что фанера тоже сойдет (попутно вспомнив про какой-то ужасный корабль из ногтей, вскользь упомянутый мамой, и поклявшись себе на собственном молочном зубе, что никогда больше не допустит надругательства над своими личными ногтями). Ковчег Даня обмотал для надежности скакалками. Потом погрузил на него книги, огорчаясь, что не получается «каждой твари по паре», потому что книги были по одной, кроме воспиталкиных методичек, но Даня решил, что они не спасутся.

Согруппники очень удачно отвлекали нянечку Риту: Славик облился сгущенкой и прилип, хмурый Йосик везде мотался за Ритой и рассказывал ей о правах детей, а девочки не поделили новенького Сашу, оборвали друг другу банты и рыдали буквально по всем углам.

В тихий час, когда все затихли, Даня прокрался в игровую. В батареях так мрачно шумело и булькало, что он сразу понял – пора. Вот-вот сомкнутся горячие воды, хлынут на ковролин, ветер надует паруса, погаснет лампа, и ковчег, потрескивая и кренясь, закачается на волнах. Так оно и случилось.

– Мой дедушка, Посторонним В., – рассказывал Пятачок, опасно свесившись за борт, – был моряком. Поэтому морская болезнь передалась мне по наследству.

Муми-тролли слушали невнимательно. Им пора было впадать в спячку, а сосновых иголок нигде не было, даже в сумке у Муми-мамы. Муми-папа высматривал хаттифнатов и порывался вести порочный образ жизни с Чебурашкой, в котором признал своего предка.

– Уши только постриги, – убеждал он Чебурашку.

– А мы тогда будем пионеры? – спрашивал Чебурашка. – А ты умеешь собирать металлолом?

Крокодил Гена ревниво нашептывал Чебурашке, что этих мелких бегемотиков не примут даже в октябрята, и стучал хвостом по палубе.

– Вообще-то я всегда до пятницы совершенно свободен, – объяснял Пятачок фрекен Снорк, имевшей устойчивый розовый цвет по причине качки, – но вот сегодня как-то особенно.

На ковчеге оказалось шумно и тесно. Пеппи везде таскала на плечах свою лошадь – у лошади было обреченное лицо, она вожделела Страшилу и делала губами тоскливые чмокающие звуки. Алиса постоянно откусывала от гриба и препиралась с белым кроликом, а он вообще был не по этим делам, к тому же заяц, и у него где-то остались четыре сыночка и лапочка дочка. А невидимый нарисованный барашек так истошно блеял из ящика, что его отнесли в трюм. Еще всех ужасно раздражали голова Чеширского кота с неуместной, какой-то глумливой улыбкой и Ежик со своим туманом, на которого натыкались в самых неожиданных местах. Ежик был колючим, кричал «псих» и прятал можжевеловые веточки на груди.