Рецепт Екатерины Медичи

— И правильно. Никому вы ничего не отсекали. Сабля — обычный атрибут, с которым художники изображают святого Павла. Указывает она на то, что вы причинили смерть некоему Паулю, а в нашей истории был только один человек с таким именем.

— Вы сами, помнится мне, недвусмысленно указывали на него в своей шифровке!

— Я шутил, Меркурий. Я был убежден, что вы не догадаетесь. А вы догадались… совершенно непостижимым мне образом. То есть отчасти получается, что я сам выдал вам Шаттена. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. В данном случае бык — вы, Меркурий. А потому… Нет, Меркурий, я просто поражен, просто поражен! Когда вскрылось, сколько лет вы водили нас всех за нос, пользуясь прекраснодушием геноссе Геринга, который по просьбам вашей жены сунул вас в управление гражданской авиации… Чтобы быть зачисленным туда в штат, люди проходят проверку до седьмого колена! Но ослы-кадровики так трепетали перед именем Германа Геринга, что даже не навели о вас справки в секретных картотеках гестапо. А между тем вы уже восемь лет известны тайной полиции как самый что ни на есть неблагонадежный элемент. Нагло лгут те, кто распространяет слухи о тоталитарном режиме, об атмосфере всеобщей слежки и подозрительности в Германии! Ваш пример эти утверждения опровергает начисто, Хорстер. Конечно, Герингу ничего, с него все как с гуся вода, но вашим родственникам придется туго… Их будут вычесывать частым гребнем. Как, впрочем, и всех ваших знакомых. В Берлине, в Париже… Да, наша милая девочка оказала рейху великую услугу. Такие, как вы, подонки, еврейские прихвостни, пытаются помешать рейху осуществить нашу сентиментальную, светлую мечту — стать вровень с богами древности, взять небо штурмом, достигнуть уровня сверхчеловека. Наивные гиганты прошлого были побеждены хитроумными пигмеями, ради которых вы столько потрудились, но нам ничто и никто не помешает возродить ариогерманского богочеловека, создать новую цивилизацию, не имеющую ничего общего с цивилизацией жалких людишек, жующих чуингам и наслаждающихся глупыми фильмами, в которых главный герой — не герой, а кривоногий уродец в засаленном костюмчике, дурацком котелке и непомерно больших башмаках. Вот как вы представляете себе идеального человека! Противно смотреть! Жрущие и ржущие недочеловеки, вот вы кто. Вы не способны понять сути нацизма. Наша высшая цель — не установление расы господ и не завоевание мира; для нас это только средства для осуществления великого дела созидания, работы во имя биологической мутации, результатом которой станет появление человечества героев, полубогов, сверхчеловеков. Ваши комиссары предают нас анафеме как врагов разума? Ну да, мы такие и есть. Но в гораздо более глубоком, высоком, обширном, всеобъемлющем смысле, чем ваша буржуазная наука может представить в своей идиотской гордыне. И когда мы победим…

— Вы не победите. Потому что недооцениваете мир.

— За одни эти слова я бы повесил вас собственными руками, Меркурий. Конечно, то, что здесь у нас нет виселиц, упущение. Во всякой цивилизованной стране…

— Вы, кажется, забыли, мой бригадефюрер, что рейх — не всякая страна, а государство избранных!

— Смотрите-ка на него! Он еще и зубоскалит!

— Вот и еще одно упущение: и виселиц у вас нет, и зубы у меня целы…

— Ох, Меркурий, вы нарываетесь на неприятности. Неужели вам будет легче, если перед смертью — а ваша смерть будет мучительной, поверьте! — вам еще и зубы вышибут?

— Только прикажите, мой бригадефюрер…

— Оставьте, Клаус! Ну что вы можете? Раскровенить ему рот ударом кулака и запачкать помещение? Быстро, грубо и грязно. Никакой эстетики. Я еще понимаю, если бы здесь оказался дантист с набором инструментов, который сначала вдумчиво рассверливал бы ему зубки бормашиной, а потом по одному выламывал бы остатки и вынимал нервы этаким железным крючочком… Что, Меркурий? Вы замолчали? Вам больше не хочется шутить?

— Сознаюсь — нет. Я наконец-то понял, что смерть — событие настолько серьезное, что встречать его следует в торжественном молчании.

— Тем более — свою собственную смерть. Вернее, вашу смерть, Меркурий. Хотите, я расскажу, что, собственно, вас ждет через полчаса? Кстати, именно лимит времени не позволяет мне сейчас дать приказ Клаусу вызвать какого-нибудь дантиста, знающего толк в пыточном ремесле. Вы начнете встречать свою кончину ровно в 17.30 и ни минутой позже…

— Кажется, я начинаю благословлять нашу пресловутую германскую педантичность.