Рецепт Екатерины Медичи

— На какие, например? — запальчиво спрашивает Марика, вырываясь из объятий кузена.

Она приглаживает разлетевшиеся от его порывистого дыхания волосы, поправляет свою шляпку — напяливает ее как можно глубже. Ну, какое-то время сомбреро на голове продержится, но без лент — очень недолго. Интересно, а в Дрездене можно в какой-нибудь галантерейной лавчонке найти подходящие ленты, или здесь такие же безумные трудности со снабжением, как в Берлине? Наверняка… Ох, и намается Марика с этой шляпкой, которая, оказывается, была всего лишь предлогом для того, чтобы Алекс получил черные ленты! Интересно, что они собой представляют? Это взрывчатка, таинственные химикаты, фотопленка? От этих конспираторов, этих заговорщиков чего угодно можно ожидать! И то, что ей никогда не удастся разгадать тайну, раздражает Марику ничуть не меньше, чем гнусное, оскорбительное подозрение, которое угадывается и в словах, и в интонациях кузена.

— На какие размышления это тебя наводит? — повторяет она. — Ты хочешь сказать, Ники — предатель?

Девушка пытается спросить грозно, но ее голос дрожит.

— Дурочка ты, — тихо отвечает Алекс. — Вспыхиваешь, как порох. А я просто не хочу тебя пугать. Я боюсь, что Ники… что он вынужден был открыть тайну. Что его заставили это сделать!

Марика обмирает. Алекс имеет в виду… имеет в виду, что Ники арестован? Его пытали? И он под пытками выдал какую-то тайну Re?sistance?

— Черт, какой же я идиот! — В голосе Алекса слышится раскаяние. — Напугал тебя до смерти. Но ситуация в самом деле острая. Я бы очень хотел верить, что Торнберг — друг нам, хотя я, честно, не знаю, на чьей он стороне. Да, он работает в Министерстве пропаганды. И даже в Министерстве пропаганды много тайных антифашистов. В конце концов, древний арийский солнечный символ свастика теперь стал для всего мира знаком злодейства, а свастика Торнберга или саувастика…

— А это еще что? — не выдерживает Марика, вторично услышав странное слово.

— Это такой же «крючковатый крест», как германский, то есть — древний арийский, однако концы его повернуты против часовой стрелки, то есть против хода солнца. — Алекс рисует в блокноте нечто, похожее на паука:

— А все, что шло против солнечного пути, однозначно издревле считалось принадлежностью темных сил. Свастика — день и солнце, саувастика — ночь, тьма, черная магия, символ кровавой богини Кали… Но ладно, речь сейчас о другом. Пока я не знаю достоверно о взглядах Торнберга — я вынужден ему не доверять.

— Кстати, да ведь он, вполне возможно, погиб! — вспоминает Марика. — Какой-то человек видел, как его завалило упавшей стеной. Правда, Хорстер ему не поверил, но я сбежала, так и не узнав, что с профессором. Впрочем, наверное, это можно уточнить.

— Не можно, а нужно, — говорит Алекс. — Судьбы слишком многих людей зависят от точной информации о нем. И о том, что сейчас происходит с Ники… О Торнберге я попытаюсь хоть что-нибудь прояснить по моим каналам, ну а о Ники… О Ники должна будешь разузнать ты, моя дорогая девочка.

— По твоим каналам? — не верит ушам Марика.

— Ну да, у меня есть связь с Берлином через верных людей, но тебе лучше не знать подробностей, — говорит Алекс. — Так что даже не спрашивай ни о чем.

— Ладно, не буду, — пожимает плечами Марика. — Я не знаю, смогу ли заказать телефонный разговор с Ники из министерства, но постараюсь. Вопрос только в том, как и что у него спросить, чтобы никто ничего не понял. Я же не смогу остаться у аппарата одна, придется соединяться через наших телефонисток — все-таки я же буду звонить в Париж! А с Центрального телеграфа позвонить мне просто не позволят, на разговоры с другими странами нужно особое разрешение, мне его не достать, разве что через Трота, но я никого не хочу в это посвящать…

— Никого и не нужно, Бог с тобой! К тому же телефонный разговор ничего не даст, — качает головой Алекс. — Мы же не знаем, вдруг Ники… если с ним случилось самое плохое… вдруг он у себя в квартире не один. Вдруг у него там засада и он будет говорить под дулом пистолета…

У Марики от ужаса тошнота подкатывает к горлу. Кажется, она в жизни не испытывала такого страха. Даже под бомбежкой, когда Хорстер повалил ее и прикрыл своим телом…

Хорстер! Во всем виноват Хорстер! Если бы этот отвратительный Рудгер Вольфганг не сунулся спасать Марику, она, очень может быть, не попала бы в бомбоубежище на станции метро, не встретилась бы с профессором, не наслушалась его вроде бы безобидных пророчеств, не заполучила бы зловещую шифровку, которая ее так интересовала, а теперь кажется пустяком, детским лепетом по сравнению с беспокойством о судьбе Ники…