49  

Мысль насчет свадебного путешествия Марике не слишком-то нравится. Но спорить глупо. Тем паче что поездка с Бальдром необыкновенно удобна во всех смыслах. Все проверки документов минуют ее стороной, она будет защищена самым надежнейшим образом. А учитывая то, что, может быть, придется наводить справки о судьбе исчезнувшего Ники, это особенно важно. Но фотографии… Боже мой, где ей в Париже искать фотографии? Какие?

Ладно, как любил говорить дядя Георгий, когда приезжал из Рима к ним в Ригу погостить: будет день, будет и пицца.

— Спасибо, Гундель! — в меру радостно благодарит Марика. — А кстати, вы не знаете, где Лотта Керстен? Она не подавала о себе вестей?

Приветливое, улыбчивое личико Гундель словно запирается на ключ. Чудится, Марика даже слышит, как этот ключ поворачивается в замке.

— К сожалению, я ничего не знаю о фрейлейн Керстен, — сухо отвечает она, мигом переставая быть «милашкой Гундель» и превращаясь во фрейлейн Ширер, секретаршу начальника отдела. — Она не дает себе труда поставить нас в известность о причинах своего отсутствия. Счастливого пути, фрейлейн Вяземски. Извините, у меня срочная работа.

Вот это да! Что это с ней?

Марика смущенно уходит.

Надо бы забежать к Лотте по пути домой, однако это благое намерение так и остается в области благих намерений. У всех вдруг находятся неотложные дела, которые надо уладить в архиве именно сейчас, именно сегодня, а никак не через неделю. Если бы Лотта была на работе, все обстояло бы проще, а так Марике приходится срочно искать себе замену. Кое-как она ее находит, спешно учит свою заместительницу открывать неповоротливый и сложный замок архива (это — главная премудрость), показывает каталоги, резким взмахом руки обводит стеллажи с коробками, в которых хранятся фотоснимки, — и убегает, решительно выкинув из головы АА, архив, Лотту Керстен, все тревоги и непонятности последних дней. Даже о шифрованном письме Торнберга она забывает, думая лишь об одном: Париж, Париж, она едет в обожаемый Париж! Лувр, рыбные ресторанчики на бульваре Капуцинов, сувенирные лавочки на бульваре Мантильон, рю де Риволи с ее магазинами, Оперa, Пале-Рояль, Сена — вечнозеленая, как елка, лотки букинистов по ее берегам, духи «Шанель» в крохотных флакончиках, напоминающих узенькие, длинненькие патрончики… Марике совсем не нравятся эти духи, но побывать в Париже и вернуться без «Шанель» — да знакомые девушки ее просто не поймут! Значит, «Шанель», платаны и цветники Тюильри, Эйфелева башня, жареные каштаны на мосту Пон-Нёф, фонтаны Конкорд, голуби у подножия Вандомской колонны… Ах, Боже мой, сколько дел! Ну да, еще не забыть выяснить, что там с Ники!

Вот именно.

Разумеется, Марика не говорит Бальдру, почему беспокоится о Ники. Просто, мол, ей надо повидаться с братом. И он совершенно не возражает, когда, уже в Париже, она первым делом собирается навестить Ники. Правда, брови Бальдра высоко взлетают, когда Марика говорит, что не знает адреса брата…

Чепуха, конечно, она отлично знает и помнит этот адрес: улица Вивьен, 14, аррондисман 2.[17] Но если самые худшие подозрения Алекса основательны, и Ники все же арестован, а на его квартире устроена засада, — идти туда клинически глупо. Даже Бальдру придется туго, если он вдруг возникнет на пороге «логова резистантов»[18] под ручку с сестрой одного из этих самых резистантов, да еще и русского! Нет, лучше разузнать о Ники все, что можно, окольными путями. Эта мысль приходит Марике ночью в поезде, в купе, где светится синий ночничок и так славно, мирно, вернее, довоенно пахнет накрахмаленным бельем и даже лавандовым саше, которое заботливо положено под подушки… А заодно она вспоминает, что Ники при их последней встрече рассказывал о русской церкви на рю Лурмель, где у него есть близкие друзья. Какая-то монахиня, мать Мария, какой-то священник, отец Димитрий… Нет ничего подозрительного в том, что русская барышня (пусть даже из Берлина) идет помолиться в русскую церковь (пусть даже и в Париже).

Бальдр хочет пойти в церковь с ней, но сначала ему нужно побывать в парижском штабе Люфтваффе. И вот они устраиваются в отеле «Анри IV» (ну а как же иначе?!) на рю де Л’Юниверсите. В этом отеле, с которым у Бальдра связаны какие-то сентиментальные воспоминания детства, оттого он и решил остановиться именно в нем, их без всяких вопросов селят в одном номере, что очень смущает Марику, вспомнившую пресловутую берлинскую чопорность. А Бальдр только подмигивает и говорит: «Вольные нравы, да? Ну что ж, Париж есть Париж!»

  49  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×