Твой враг во тьме

– Ничего, – проскрипел Дмитрий. – Это она его увидела.

– У нее шок, – дрожащими губами выдавила Лёля.

– Хорошо, – кивнул Дмитрий. – Шок – это хорошо.

Вряд ли он сейчас соображал, что говорит. Хотя, впрочем, почему? Шок милосерден, набрасывает плотное покрывало беспамятства и закрывает от человека жуть, в которой ему предстоит жить.

Лёля приподняла девочку, прижала ее голову к груди, неотрывно глядя на окровавленное тело, который Дмитрий осторожно опускал на землю.

– Ты тоже весь в крови…

– Ничего. Это его…

Она зажала рот рукой, ничего не спросила – только смотрела, слабо смаргивая слезы. Дмитрий был благодарен за это молчание.

Постепенно удалось восстановить дыхание, справиться с голосом:

– Надо уходить отсюда.

– Да, – поспешно закивала Лёля, с ужасом оглядываясь. – Эти люди… Они с ума, что ли, сошли? Как по кладбищу… Но как мы их понесем, двоих?

– И еще снаряжение, – кивнул Дмитрий не без уныния. – И еще я кое-что оставил у пруда – тоже надо забрать.

Она взглянула с испугом – и вдруг лицо ее еще больше побледнело, глаза стали огромными.

– Эй вы, чего нашли? – послышался сзади оживленный голос, и плотная баба с нечесанными со сна волосами, в платье, кое-как напяленном прямо на ночную рубашку, подобралась к ним, с цирковой ловкостью балансируя на грудах битого кирпича.

При виде окровавленного человека ее плоское, смуглое лицо с маленькими черными глазами разочарованно увяло:

– Ну, большое добро! Это кто же такой?

Дмитрий покосился на Лёлю, но та молчала.

– Не знаем, – осторожно ответил он. – Мы тут были в гостях у доктора, еще ни с кем не успели познакомиться. Видим – раненый человек, ну, вытащили.

– Безрукий, – с брезгливым и в то же время жадным любопытством пробормотала женщина, вытягивая шею и раздувая ноздри. – Ишь ты… Кто тут из них был безрукий, не припомню что-то… – И вдруг заорала во всю мочь: – Эй, Мишка! Мишка, слышь? Кто был среди барских без руки? Не помнишь?

Из-за вставшей торчком бетонной плиты выглянула кудлатая голова (волосы на ней, запорошенные кирпичной пылью, были дикого красного цвета) и выразилась в том смысле, что все бабы – дуры, а Нюрка – из них наипервейшая, поскольку тратит время на болтовню, когда народ все уж растащил.

Нюрка весело ответила забористой бранью и вдруг глянула хитровато, подозрительно:

– А что ж вас доктор с собой не взял, коли вы такие с ним были друзья? Сам улетел, а вас бросил?

Дмитрий только и мог, что пожал плечами. И в самом деле – как ответить? Не взял вот… Но откуда она, интересно, знает?..

– Ну, вам повезло, – сообщила баба, – сейчас бы тоже валялись вон там, на полянке.

– Что? – недоверчиво пробормотал Дмитрий. – Вертолет упал?

– Упал, упал! – радостно закивала общительная баба. – За прудом, в прогалине. Мужики хотели подойти, да побоялись. Ой, ну я пошла, а то и правда что все растащат.

И, весело махнув на прощание, она кинулась в развалины.

Лёля взглянула на Дмитрия полными слез глазами и покачала головой:

– Не верится, правда?

– Может, он еще жив? – хмуро пробормотал тот.

– А что, и его спасать будешь?

– Не отказался бы, – хмыкнул Дмитрий. – Чтобы кости своими же руками переломать! Ладно, пошли. Так и так мимо вертолета не пройдем.

Олеся открыла глаза, потянулась к окровавленному телу, лежащему неподалеку. Лёля обняла ее, что-то шептала на ухо, гладила растрепанные волосы, мелко целовала в висок, и постепенно девочка притихла, перестала рваться и теперь только взглядывала на раненого, протяжно всхлипывая.

С помощью Лёли Дмитрий взвалил Семибратова на плечи; она навьючила на себя сумку, взяла Олесю за руку. Кое-как пошли.

Ноша была не тяжела, и все-таки Дмитрий брел еле-еле. Мутило от запаха крови, которая продолжала сочиться. Он подумал, что этот человек может умереть от потери крови прежде, чем они дойдут до «Атамана» и окажут толковую помощь, но не ощутил при этой мысли ни надежды на справедливость судьбы, ни обиды: мол, столько сил пропадет впустую. Если несешь тяжелый груз, лучше не думать о нем. Идти, идти, идти, считая шаги, намечая себе мысленно этапы…

Первый привал они устроили через полкилометра, у пруда. Дмитрий уложил Семибратова на землю поудобнее, посчитал пульс. Да… случалось нащупывать пульс и лучшей наполненности. Вот тут Гоша отвел бы душу, комментируя! Ладно, как-нибудь.

Олеся подобралась к отцу, испуганно заглядывала ему в лицо. Потом быстро клюнула губами в щеку и вернулась к Лёле, забралась ей на колени, сжалась в комок. Да, девочка еще мала, не умеет любить сама, нужно, чтобы ее кто-то любил, согревал…