Последняя женская глупость

– «Ромео и Джульетта»? Значит, это платья, перехваченные под грудью, рукава с буфами, сеточки на волосах? А у мужчин такие панталоны пышные, башмаки с загнутыми носами, колеты… или кюлоты? Вечно я их путаю.

– Колеты – это что-то вроде нагрудников. Кюлоты – штаны, – пояснил Никита. – Но чтоб вы знали, у нашего режиссера в этом спектакле две гениальные придумки. Первая – все действие крутится вокруг этой кровати. На ней сидят, стоят, по ней ходят, скачут, на ней умирают, любовью занимаются…

– Ну она вроде бы для того и предназначена, – вставила Римма, нервно хихикнув, и тотчас устыдилась этого глупого хихиканья.

Но Никита спокойно продолжал:

– А второй гениальный сдвиг – на тему костюмов. Декорации более или менее в стиле эпохи, а костюмы – современные. Джинсы, курточки вроде как у вас, кроссовки. То есть вы типа в точку Джульетта. Даже на балу она одета в стиле «унисекс», не побоюсь этого слова. Слава богу, хоть мотоциклы на сцену не выезжают и Меркуцио – не трансвестит, как в том американском фильме.

– Чудный фильм, кстати, – грустно сказала Римма. – Я так рыдала… Впрочем, я от «Ромео и Джульетты» всегда рыдаю, в какой бы постановке ни видела. Если только текст не очень курочат, конечно. А как у вас с текстом?

– Да бог его знает, – равнодушно передернул плечами Никита. – Мое дело – сцена.

– А перевод выбрали чей? Щепкиной-Куперник или другой какой-то? – спросила Римма, но тотчас вспомнила, что решила не давить на мальчика интеллектом. Не столько чтобы не смущать его разницей в образовании, сколько опасаясь намекать постоянно на другую разницу.

Роковую, пагубную. В годах!

Предположим, она млеет при взгляде на его загорелую шею и очаровательные глаза. И надеется, что у самой глаза тоже довольно очаровательные и шея длинная, лебединая. Но ведь ее глаза уже окружены сеточками морщинок, а шея… так-то вроде ничего, но когда голову поворачиваешь, вот здесь, за ухом, такие предательские складочки образуются. И с другой стороны – тоже…

«Риммочка, иди домой, а? – с тоской сказала она себе. – Ну ведь ни к чему хорошему это не приведет, только сердце изранишь! – И тут же спохватилась: – Нет, но как его оставить? Он же в таком опасном положении. Может быть, ему еще понадобится мой совет, какая-то помощь…» И стыдилась этого лукавства с собой, и злилась, и если кто-то был тут в опасном положении, то она сама.

Между тем Никита сделал несколько шагов в полутьме к авансцене, нагнулся, нашарил что-то на полу и вернулся к Римме с кипой разрозненных листков.

– Вот суфлерский текст. Посмотрите, чей там перевод.

Римме достало одного взгляда:

– «Когда рукою недостойной грубо я осквернил святой алтарь, прости…» Да, это Щепкина-Куперник. По-моему, это самый лучший перевод. И нежный, и чувственный.

Никита всматривался в листочки, оставшиеся у него в руках:

– Это слова Ромео – то, что вы сказали. Так и написано: «Ромео (Джульетте)»:

• Когда рукою недостойной грубо
• Я осквернил святой алтарь – прости.
• Как два смиренных пилигрима, губы
• Лобзаньем могут след греха смести.

У Риммы зашлось дыхание. Опасные шутки у мальчика. Или для него это и впрямь всего лишь игра? Или… или что-то вдруг появилось в этих темных глазах? То, чего не было раньше? Не только сознание своей неотразимости и безотчетное желание испробовать свои чары еще на одной женщине, а… просто – желание? И что теперь делать? Подыграть ему? Ведь она знает диалог наизусть…

– Здесь по ходу действия герои уже садятся на кровать и разговаривают сидя, – сказал Никита и тотчас сел, похлопав рядом с собой ладонью.

Римма не могла сдвинуться с места, тогда он дернул ее за руку, и она плюхнулась-таки на это довольно жесткое ложе. И, удивляясь тому, как нервно, почти испуганно звучит ее голос, с усилием вымолвила:

• Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
• К своей руке: лишь благочестье в ней.
• Есть руки у святых; их может, верно,
• Коснуться пилигрим рукой своей.

– Даны ль уста святым и пилигримам? – серьезно вопросил Никита, опуская глаза к листку с ролью, и Римма смогла чуточку перевести дух и сообразить, что вовсе не Никита ее спросил, а Ромео – Джульетту. Это роль, это шутка, не забывай!

– Да, для молитвы, добрый пилигрим, – ответила она, и голос задрожал, потому что она вспомнила, что сейчас должно произойти в пьесе.

– Святая! Так позволь устам моим прильнуть к твоим – не будь неумолима, – попросил Никита, все так же не поднимая глаз, и по его голосу Римма поняла, что он улыбается.