Пять имен. Часть 1

— Ну, одно другого не исключает. Кто сказал, что шизофреник не может быть героем фантастического рассказа?

— Я бы не стала… — Иза рассеянно хлопает рукой по бумагам на столе — ищет сигареты. Сигареты лежат прямо рядом с ее локтем, но я не подсказываю — пусть поищет. Иза делает неловкое движение и сваливает на пол стопку дисков. Ворча что-то про бардак, который я тут развела, лезет за ними под стол.

— Вот там и сиди! А я тут покурю пока, — показываю ей язык.

— Вредная, да? — хмыкает Иза. — Собираешься меня тут сгноить, ты, душительница свободы слова?! Ты не имеешь права на меня обижаться, я — твой соавтор, мне позволено все, даже критика.

Иза по одному подает мне диски, я делаю из них башню. Башня несовершенна — сверху явно нехватает мясной тефтельки.

— Эй, узница совести, у тебя есть мясная тефтелька?

— Обязательно, — говорит Иза из-под стола. — А еще — пять тысяч паровых машин, портрет очень одинокого петуха и неплохая идея, которую я тебе ни за что не выдам. Сама все напишу, опубликую и прославлюсь.

— Поделишься идеей, дам сигаретку, — вкрадчиво говорю я.

— Две сигареты, — торгуется Иза. — И еще одну потом — с кофе и коньяком. И одну прямо сюда, под стол, я тебе пятки прижигать буду.

Наши диалоги чудовищны, но они доставляют нам массу удовольствия. Нести часами всякую необременительную чушь, попивая кофе и покуривая то мой Житан, то Изин Кент — что может быть лучше?

— Выходи, смелая подстольщица, — говорю я. — Дело делать будем.

— Питьем запивать, — подхватывает Иза, выбирась из-под стола, — куревом закуривать. Вначале курево, потом дело!

Протягиваю ей сигарету и зажигалку. Иза закуривает. Выражение лица у нее как у ребенка, которому после категорического запрета на холодное неожиданно обломилась тройная порция мороженого, и он еще не вполне поверил своему счастью.

Щелкаю пальцами перед Изиным носом.

— Идею давай, а то опять под стол пойдешь!

— А, да! — Иза растерянно улыбается, как будто я ее разбудила. — Идея простая. Давай, напишем про человека, у которого НЕ было двойника!

* * *

Тони сидит на берегу Кванзы и бездумно кидает камешки в воду. Камушки говорят «бульк». Или «шлеп». Если кинуть правильно, будет шлеп-шлеп-шлеп-бульк. Или даже шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-бульк.

Тони не знает, почему «шлеп-шлеп» правильнее, чем «бульк». Но он точно знает, что все люди вокруг него — «шлеп-шлеп». И только он один — безнадежный «бульк», после которого сразу тишина.

Тони шесть лет. Он маленький, худой, очень темный. И очень, очень несчастный. Потому что всех всегда двое. И только он, Тони, всегда один.

— Почему? — спрашивает Тони у Мары.

— Так получилось, — обычно отвечает Мара.

— А где мой второй? — спрашивает Тони у Мариного второго, Лино.

— Этого никто не знает, — обычно отвечает Лино.

— Он потерялся? — спрашивает Тони. — Он заблудился? Заболел? Умер? Он меня ищет? Мне его вернут?

— Да, да! — отвечают Мара и Лино, и в их одинаковых голосах сквозит одинаковая фальшь. — Конечно, тебе его вернут. Только, наверное, не сейчас. Может быть, чуть-чуть позже.

Но Тони знает, что второго никогда не возвращают «чуть-чуть позже». Если со вторым что-то случается, его всегда возвращают немедленно. Вторая рыжей Марии, рыжая Рита, попала под машину и умерла. Тони сидел в кустах и видел, как ее сунули в зеленый мешок и увезли. А через два часа обе рыжие играли в классики у фонтана.

На днях вернули старого Герберта, второго старой Франсишки, свернувшего шею в ванной, а до того — ушастую Лизу, вторую ушастого Элдера, подавившуюся вишневой косточкой… И только его, Тониного, второго не возвращают. Поэтому Тони всегда один. Поэтому Тони сидит на берегу Кванзы и бездумно кидает камушки в воду. Шлеп-шлеп-бульк.

* * *

— А дальше? — спрашиваю я Изу.

— Ну… — Иза растерянно пожимает плечами, — опишем трагедию ребенка-экстраверта, растущего в абсолютно интравертном мире. Представь себе этот мир — у всех есть двойники. Не просто близнецы, а настоящие двойники, идеальные. Каждая пара зациклена только на себе, внутри пар одинаковые эмоции, одинаковые переживания, можно даже не разговаривать — твой двойник и так все понимает, потому что переживает то же самое…

— Эээээээ… Андрогины? Самодостаточные люди? А почему они у тебя то однополые, то разнополые?