Пять имен. Часть 1

— А тебе не все равно? — Иза кладет сигарету в выемку пепельницы, и я немедленно ее оттуда утаскиваю. Я уже и не помню, как у нас сложился этот ритуал, но мы всегда курим одну сигарету на двоих и пьем кофе из одной и той же чашки. — Они же все равно не размножаются… в привычном нам смысле, я имею в виду. Какого бы пола они ни были, пара — это всегда идеально сбалансированное единое существо.

— Ладно, — говорю я, — почти убедила. Стерильная цивилизация, самодостаточные пары, как только что-то случается с одним из двоих, его немедленно восстанавливают. Понятно. А что с ребенком Тони? Где его второй?

— А ребенок Тони у нас подкидыш, — Иза отнимает у меня недокуренную сигарету и затягивается. — Его нашли…

— В капусте!

Иза давится дымом.

* * *

— Почему мне не возвращают второго?! — наскакивает Тони на Мару. — Почему всем возвращают, а мне нет?! Почему?!!

Мара беспомощно смотрит на Лино. Лино пожимает плечами.

— Видишь ли, Тоник, — осторожно говорит Мара, — так получилось, что у тебя нет второго.

— А где он? — спрашивает Тони

— Нигде нет, — вступает Лино. — У тебя с самого начала его не было. Ты уже большой мальчик, знаешь, откуда берутся дети…

Тони кивает. Мара пару раз водила его на детфабрику, показывала двойные пробирки, в которых развиваются пары зародышей.

— Молодец, — Лино гладит Тони по курчавой шевелюре. Мара прерывисто вздыхает и отворачивается. — Так получилось, что ты к нам попал не с детфабрики. Тебя…ну…принесли. Одного.

— Кто принес?

— Не знаем, Тоник, — отвечает Мара. — Мы вышли утром, а ты лежишь у почтового ящика, как посылка. Маленький совсем. И плачешь. Мы тебя и взяли…

— Маленький вот такой? — Тони разводит большой и указательный пальцы.

— Побольше, — смеется Мара. — Вот такой! — и показывает руками расстояние сантиметров в пятьдесят.

Тони смотрит на нее и пытается представить себе — как это, такой маленький и один? Так не бывает. Пары разъединяют, как только дети начинают ходить. Это ему рассказали на детфабрике, когда он спросил, почему зародыши в двойных пробирках связаны между собой какой-то трубочкой. Выходит, Мара и Лино говорят правду — у него никогда не было никакого второго. Тони смотрит на Мару и Лино — они улыбаются друг другу. Они вместе. А он, Тони, по отдельности.

Час спустя Тони опять сидит на берегу Кванзы и кидает в воду камешки. Правда, теперь он тоже улыбается. Он только что обнаружил, что сколько бы камешек ни шлепал по воде, последнее слово всегда за «бульк», и это доставляет Тони какое-то щекочущее удовольствие.

«Я вам еще покажу! Я вам всем покажу», — думает он, отправляя в полет новый снаряд.

* * *

— Подожди, подожди, — говорит Иза. — Тебя куда-то не туда понесло, ты что делаешь из мальчишки?

— Понятия не имею, — отвечаю я. — Мстителя-разрушителя, маньяка-одиночку, судя по всему. А что из него еще может вырасти в такой ситуации?

— Глупости какие! — сердится Иза. — Его можно отправить в путешествие в поисках второго, он может выдумать себе невидимого второго, он может подрасти и встретить его… мало ли вариантов?!

— Не знаю, — говорю я. — Мне не нравится идея. То есть, все понятно, все трогательно, но я не вижу сюжета, развития. К чему ты хочешь прийти? Какой финал видишь?

Иза неопределенно пожимает плечами. Вид у нее забавный, как у обиженного ребенка.

— Не хочешь — не пиши, — говорит она. — Ты только критиковать умеешь! Придумай твою собственную идею, может, она будет лучше!

Я смеюсь.

— Мне теперь тоже идти под стол, чтобы ты меня простила? Я могу! Буду сидеть там и кусать тебя за ноги, а ты будешь носить мне еду, кофе и сигареты. Идет?

Иза фыркает.

— Ладно уж, прощаю, — говорит она. — А давай напишем такое… мистическое?

— Главный герой — журналист, — подхватываю я.

— Ральф Блюм!

— Тогда уж — Леон!

— Тогда уж — Гарсия!

— Леон М. Гасия, — говорю я. — Обязательно с М. в середке — для солидности. И лет ему сорок…

— Тридцать шесть!

— А работает он…

— В Эль Мундо!

Это похоже на игру в буриме, одна начинает фразу, другая ее заканчивает, одна изобретает ловушку, другая — возможность спастись из нее. Именно так рождаются наши лучшие вещи.

И вот уже Леон М. Гарсия, циничный и слегка нетрезвый испанский еврей (36 лет, разведен, воспитывает дочь), обрастает плотью. Мы уже видим его — носатого, слегка лысеющего, с вечной сигаретой в углу рта. Один глаз слегка прищурен от дыма, и кажется, что Леон все время ехидно усмехается.