Компромат на кардинала

– Кого из них ты видела? – спросил я, пораженный убежденностью ее слов.

Консолатриче печально покачала седой головой:

– Увы, мой русский князь, никого. Быть может, это к счастью. Не хотелось бы мне оказаться на пути этих mascalzoni⁴⁴, но особенно страшит меня второй, тот, кто убивал уже мертвого. Ярость его была такова, что он в клочья изорвал все бумаги, которые только отыскал.

– Откуда ты знаешь? Может быть, их изорвал первый убийца, – возразил я, на что консолатриче уверенно покачала головой:

– Я знаю, что говорю. Если бы их изорвал первый, обрывки не были бы покрыты кровавыми пятнами. Нет, сначала на них – а у бедного юноши наброски его картин, его рисунки лежали под кроватью – пролилась его кровь, а потом безумец, кромсавший тело художника, искромсал, изорвал все его работы.

Работы Серджио! Я и забыл о них, утонув в пучине горя. Мгновенно вспомнил, как ощущал его странную обреченность, глядя на пугающие фигуры, коими населял он выдуманный им мир. И горько пожалел – так, как не жалел, быть может, еще ни о чем в жизни! – что у меня не осталось ни единого его рисунка. Неужто ничего не сохранилось?

Должно быть, я невольно произнес это вслух, потому что консолатриче встрепенулась:

– Отчего же? Ведь я не только обмывала тело несчастного юноши, но и увязывала все его вещи. Большую часть по воле падре, духовного отца убитого, велено было раздать бедным. Этим занимался достопочтенный синьор Джироламо. Раздали все, кроме того, что было совершенно испорчено кровью. А уж обрывки бумажные и вовсе никому не могли понадобиться. Я сложила их в большой мешок и уже собиралась выбросить, как вдруг ко мне явился какой-то старик и сказал, что он служил матери бедняги, что очень хотел бы сохранить его рисунки на память. Я была изумлена, однако растрогалась такой преданностью. Поистине только старые люди понимают цену истинной верности!

«Должно быть, этот был тот самый старик, который присутствовал нынче на кладбище», – сообразил я.

– Значит, он все забрал?

– Не все, – заверила меня утешительница. – Ему даже цыпленка тяжело нести, бедняжке, а бумаг было довольно много. Он забрал только часть и сказал, что явится за ними после погребения povero bambino⁴⁵. Значит, его следует ждать нынче или завтра.

– Позволь мне взглянуть на то, что осталось, – вдруг попросил я. – Мой друг был великолепным рисовальщиком, мне бы хотелось оставить на память о нем хоть один рисунок.

Консолатриче медлила в нерешительности, и я удвоил убеждения:

– Все прочее унесет старик, я возьму только один рисунок, он даже не заметит пропажи!

– Не в этом дело, – ответила добрая женщина, глядя на меня с жалостью. – Там нет ничего целого, остались одни только обрывки.

Сам не знаю, почему я настаивал. Не иначе бог, к которому я взывал столь пылко, вел меня! В конце концов хозяйка принесла мне пыльный мешок и вышла из своей каморки на улицу, ибо там уже нетерпеливо топталась какая-то юная девушка с хорошеньким, но сплошь заплаканным, распухшим от слез личиком, которая жаждала излить свою печаль консолатриче и получить за несколько сольди полновесную порцию доброго утешения.

Я остался один пред кучей окровавленных обрывков бумаги. На некоторых почти ничего нельзя было разглядеть, на других я угадывал очертания знакомых, столь дорогих мне рисунков и откладывал их в сторону, рассчитывая сложить подобно головоломке. И вдруг я увидел, что на обороте одного обрывка что-то написано. Пригляделся внимательнее. Сквозь побуревшее кровавое пятно отчетливо проступал обрывок фразы: «…какой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое посла…»

Я знал почерк Серджио, это была его рука. Нетрудно было угадать всю фразу полностью: «Нет никакой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое послание» .

Кому он писал? О чем? Почему не верил, что письмо будет прочитано? Предчувствовал какую-то опасность? Предвидел, что над головой сгущаются тучи?

Я вспомнил его замкнутость, взвинченность, задумчивость. Теперь все это высветилось предо мною в самом трагическом свете.

Я снова начал ворошить окровавленные обрывки, внимательнее вглядываясь в каждое пятно, и вскоре передо мной лежало десятка два клочков некоего довольно большого письма. Я попытался сложить их, уловить смысл в разрозненных словах, но тут заметил, что посетительница консолатриче уже уходит. Я поспешно сгреб клочки и спрятал их на груди, под рубахой.

---

44 Негодяев (ит.) .

45 Бедного мальчика (ит.) .