Компромат на кардинала

– Я с удовольствием, – сказал Сергей, кивая Мисюку. – Если могу вам помочь – я с удовольствием! Давайте поговорим. Только где? Здесь шумно, и вообще…

«И вообще» – это был Петр, который ощутимо подавился, услышав, что говорит Сергей.

– Нет, здесь никакого разговора быть не может, – с ужасом огляделся вокруг Мисюк. – Вертеп разврата! Давайте ко мне поедем. Я живу на этой вашей роскошной Верхне-Волжской набережной. Когда подписывал договор с театром, одним из условий было, что они мне квартиру на набережной снимут. Единственное место, где в этом городе может жить приличный человек!

– Так это ж рядом! – Сергей откровенно обрадовался, что сможет побывать в одном из тех домов на набережной, где, как убеждены все нижегородцы от мала до велика, обитают одни только небожители. – Зачем ехать? Мы и пешком дойдем.

Мисюк усмехнулся:

– Вот еще – ноги бить. Поехали. Меня ждет машина.

Он повернул к выходу, и Сергей пошел следом, даже не оглянувшись на Петра. А тот ни следом не бросился, ни в подсобке не появился, пока Сергей торопливо переодевался в свитер и джинсы, кое-как побросав концертные костюмы и танцевальные туфли в сумку.

Может, Петруша к полу прирос? Вот и отлично. Нехай так и остается!

Глава 29

РАСКРЫТИЕ

Из дневника Федора Ромадина, 1780 год

24 января, Рим

Так я и не смог сомкнуть глаз, хотя вторую ночь провожу без сна. Все время пытался сложить обрывки, исписанные Серджио. Как я понимаю, это было письмо на трех больших листках. Первый более или менее собран, от второго и третьего только половина.

Начал читать и остановился – отчего-то страшно. Возникает ощущение, что подходишь к краю пропасти, влекомый пагубным любопытством. Страшно манит взглянуть вниз, ничего не можешь поделать с этим желанием, чудится, не удовлетворишь его – и покоя вовек знать не будешь, однако понимаешь почти доподлинно, что со скользкого края есть великий риск сорваться и тогда костей не соберешь. Это письмо с того света. Что откроет оно?

И хочется знать тайну, и стыдно. «Нет никакой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое послание» . Почему он так написал? Этот вопрос не дает мне покоя. К кому бы он ни обращался – почему не отправил письмо? Не успел его закончить – или это были просто заметки, предназначенные более для себя, чем для другого человека? По себе знаю: так легче писать, когда словно бы разговариваешь с незримым собеседником. Одно могу сказать доподлинно: это не Антонелла и не отец Филиппо. Но ведь не Джироламо, в конце концов, судя по той пылкой неприязни, которую питал к нему Серджио! Конечно, я понимаю, что у бедного юноши могли быть друзья, одному из которых он оставил сие послание, однако мне они не известны. Разве что тот старик-слуга… Нет, Серджио не упоминал о нем никогда. Я знаю только одного его друга: себя самого. Ну что же, придется счесть, что именно ко мне были обращены бессвязные, разрозненные заметки, сделанные, кажется, в момент страшного душевного напряжения и полной растерянности. Чудится, мысли Серджио были разорваны в клочки еще прежде, чем убийца изорвал сами листы, на которые записаны эти мысли! Он что-то готовился совершить, какой-то поступок… еще не знаю, какой. Не знаю, совершил ли.

Я заполнил уже страницу пустыми словами, описанием пустых размышлений. Все это лишь для того, чтобы утешить свой смутный страх и отсрочить чтение. Но я должен это сделать. Вот именно: это мой долг! Вдруг имя убийцы или намек на него мелькнет среди неразборчивых строк? Надо работать вот как: прочитывая какой-то связный обрывок, сразу переписывать его в дневник, отмечая все пропуски. А то вдруг ветер разметет клочки письма, и я обречен буду собирать их снова?

Итак…

«Нет никакой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое послание. Думаю, если я смогу совершить то, что намерен, я не успею отправить это письмо. Ну а если не совершу, то, значит, я последний трус и мразь, достойная всей той низости, коя со мной свершилась, а расписываться пред тобой в этом не стоит. И без того держался я с тобой последнее время так… Мне бы только хотелось, чтобы Антонелла никогда не… Но с нею мне придется проститься. Пусть даже разорвется сердце. Смогу ли? Должен. Этого они, во всяком случае, добились».

Прочитав эти слова, я невольно остановился. Что это означает: ему придется расстаться с Антонеллой?! Неужто и правда, Серджио решил пожертвовать собой ради ее брака с богатым человеком, даже и не любимым ею? Но разве он не знал, что для Антонеллы лучше жить в нищете – но в любви с ним, чем в богатстве – но в отвращении к другому, например ко мне? Потом, Серджио не был нищим! Отец Филиппо обеспечивал ему хоть небольшое, но устойчивое содержание. Неужели священник собирался лишить его этой помощи? А вот дальше упоминается это имя: