Компромат на кардинала

«Разговор наш начался именно так, как начинаются все погибельные разговоры: с искушений.

– Кажется, я довольно доказал, что восхищен твоим искусством, твоим талантом, что только одного и жажду, чтобы искусство это и талант развивались без помех! – сказал отец Филиппо. – Ты знаешь: я достиг много и не остановлюсь ни перед чем, чтобы подняться еще выше. Ты должен идти со мною рука об руку. Ты мог бы стать при мне тем, кем был Лоренцо Бернини в долгое двадцатилетнее правление папы Урбана VIII. Этого человека, полного молодой и кипучей энергии, папа сделал не только придворным архитектором и полновластным распорядителем римского строительства, но своим постоянным советником и доверенным другом. И Бернини под этим высоким покровительством создал колоннаду на площади Святого Петра, фонтаны на Пьяцца Навона… Он составил себе славу и как скульптор, изваяв статую Давида и группу «Аполлон и Дафна» на вилле Боргезе. А потом достойно отблагодарил своего покровителя, воздвигнув ему великолепное надгробие!

– Я надеюсь, что вы будете жить еще очень долго, – пролепетал я.

– И я надеюсь на это, – величаво кивнул мне отец Филиппо. – А еще надеюсь, что возлюбленный сын мой не покинет меня никогда.

– Как, каким образом женитьба на любимой мною девушке помешает мне оставаться вашим сыном?! – воскликнул я в отчаянии, потому что беспрестанные разговоры на эту тему …

– Любимой? Возможно. Любящей? Неужели ты до сих пор не понял, что давно уже стал не более чем ширмой, за которой спрятан твой друг?»

Так вот откуда ветер дул! И это был не легкий, безобидный venticеllo⁴⁶, как мне почудилось сначала, но истинная tramontana, разрушающая человеческие жизни! Похоже, отец Филиппо не гнушался ничем, даже клеветою, только бы отвратить Серджио от мирской суеты и направить его на стезю церковного служения! А я-то возомнил, что сей человек проникся ко мне с первой же встречи симпатией такой же, какую испытывал к нему я! Значит, это была лишь светская любезность, за которой крылся холодный расчет? Уж не в тот ли самый первый день нашего знакомства он прочитал в моем сердце безнадежную любовь к Антонелле и решил воспользоваться этим, чтобы окончательно завладеть душою Серджио? Как это недостойно!

К несчастью, далее пропал довольно большой обрывок письма, поэтому мне неведомо, чем ответил Серджио. Далее, такое впечатление, что течение разговора изменилось.

«Тебе известны мудрые слова: «Multi sunt vocati, pauci vero electi!»⁴⁷А я предлагаю тебе войти именно в число избранных. Тебе кажется, что свершить сего не можешь? Но только из большой устрицы можно извлечь жемчужину! Если согласишься, не сомневайся: про тебя будут говорить: «Фортуна нашла его на чердаке!» Поверь, не я говорю эти слова. Их внушило мне Всеблагое Провидение!»

Сколько пыла, бог ты мой. Такое чувство, что отец Филиппо желал видеть Серджио служащим не святому престолу и господу, а себе лично! Похоже, ему было мало мрачной преданности Джироламо, хотелось обречь на заклание еще и этого юношу. Но сознавал ли он, что под рясою окончательно погаснет тот свет, который еще сияет в сердце Серджио и который зажжен в нем мирской любовью к Антонелле? Ох, я все время забываю, что свет сей уже погас, что его потушила страшная рука убийцы. Я все еще пытаюсь спорить с отцом Филиппо, хотя Серджио нет больше, и спор сей бессмыслен, как и увещевания отца Филиппо. Стоит ли читать письмо далее? Это лишь напрасно надрывать сердце. Я пытался найти в нем хоть какой-то след, однако ничего не нахожу. О боже мой! А это о чем?!

«…что эта любовь – скотская мерзость и…»

К чему относятся эти слова, кому принадлежат? Один из доводов отца Филиппо против Антонеллы? Или сам Серджио выкрикнул их, убежденный наконец своим наставником? Ничего не понимаю. Буду читать дальше, вдруг что-нибудь да прояснится. Вот большой отрывок и связный.

«Он сказал:

– Всякое дело, какое только ни замыслил человек, должно совершать во имя того, кто положил начало всему сущему, имя же его чудотворно и свято.

Бесспорные слова сии показались мне странно знакомыми, как и последующие:

– Если творец ниспосылает благо, было бы величайшим безумием не воспользоваться таковым!

Почему-то мне показалось страшно важным вспомнить, где я прежде слышал эти слова. Наверное, от него же? Но нет, память отказывала мне… Я мучился от невозможности вспомнить, кажется, больше, чем от той страшной пропасти, к которой вдруг приблизился наш разговор, начавшийся столь невинно.

---

46 Ветерок (ит.) .

47 Много званых, да мало избранных! (лат.).