Компромат на кардинала

– Да.

– И… простите мне мою неделикатность, однако я должен знать, справедливы ли мои подозрения. Подтвердила их синьора Моратти?

Молчание. Потом Теодолинда выдохнула, словно через силу:

– Да.

– Santissimа Madonna! – очень серьезно и очень печально проговорил medico. – Бедное дитя!

– Бедные дети! – простонала Теодолинда, и я понял, что она больше не в силах сдержать слезы, которые душили ее ранее. Послышались ее громкие всхлипывания, потом, кое-как справившись с собой, она пробормотала:

– Простите меня, дорогой синьор dottore⁵¹, однако я все еще никак не могу освоиться со страшной новостью. Ума не приложу, ума не приложу, что нам теперь делать!

– А синьорина? Она уже знает о своем новом несчастье?

– О чем она может знать, что понимать? Вам известно – она без памяти который день. Порою откроет вдруг глаза, сядет на постели – не дышит, точно вся застыла, смотрит вперед, но ничего не видит перед собой. Схватится вдруг за сердце, закричит дико – и снова рухнет без чувств. Только ваши кровопускания и помогают, синьор, однако не ведаю, сколько это может продолжаться, ведь нельзя же до бесконечности пускать из нее кровь, это совсем обессилит ее, а ведь ей теперь надобно и о будущем ребенке подумать…

Что?.. Мне показалось, я ослышался! Я хотел думать, что ослышался!

– Моя дорогая синьора Теодолинда, – произнес dottore, и по его голосу можно было понять, что он, хоть и печально, но улыбается, – я всегда полагал вас трезвомыслящей женщиной, и рад, что не ошибся. Чем скорее человек смиряется с несчастьем, тем больше надежды, что он его успешно преодолеет. Вижу, вы уже начали строить некие планы на будущее.

– Будущее! – всхлипнула достопочтенная дуэнья. – Не произносите этого слова в доме, где все – и радость, и надежды, и самая жизнь – принадлежит теперь прошлому. Я буду молиться, чтобы господь смилостивился над моей дорогой девочкой и избавил ее от последствий греха, в который она вверглась лишь по вине своего пламенного сердца. Но если этого не случится, надо будет нам вскоре отправиться в деревню, где нас никто не знает, там дождаться определенного срока, а потом уехать куда-нибудь подальше от Рима, где мы никому не известны. Возможно, мне удастся выдать Антонеллу за неутешную вдову, лишь недавно потерявшую супруга, а несчастного младенца – за сироту.

Итак, это правда… Антонелла и Серджио не устояли перед силой своей любви.

Боже мой… признаюсь в этом теперь, да ты и сам знаешь, поскольку читаешь в сердцах человеческих, словно в открытой книге: был миг, когда я в воображении своем увидел ее в объятиях Серджио, – и, клянусь, ежели б мой несчастный друг не был уже мертв, я пожелал бы его смерти… я смог бы убить его сам, своими руками! Такова страшная, злая сила ревности.

По счастью, через миг тьма отхлынула от глаз и сердца моего, в голове прояснилось, я смог дальше слушать, что говорит Теодолинда.

– Однако синьора Моратти убеждает, что Антонелле следовало бы родить где-нибудь в деревне, но потом надобно ей будет вернуться в Рим, вести прежний образ жизни, ожидая, что Фортуна снова повернется к ней лицом и пошлет доброго человека ей в мужья. Ну а ребенка следует отдать на воспитание добрым людям и регулярно вносить деньги на его пропитание и воспитание. А что вы думаете на сей счет, синьор dottore? Конечно, синьора Моратти – опытная повитуха, я вполне полагаюсь на ее суждения, однако согласится ли Антонелла расстаться с младенцем? Ведь она любила Серджио превыше самого господа бога, оттого и впала в сей несчастный грех.

– Я склонен согласиться с вашей советчицей. Конечно, сейчас эта мысль покажется синьорине чудовищной, в этом нет сомнений, – пробормотал почтенный me-dico. – Однако с течением времени синьорина, несомненно, привыкнет к ней. Ведь это необходимо! Она не сможет оставить дитя у себя, это будет неосторожно, неразумно!

– И не безопасно! – громким шепотом подхватила Теодолинда. – Я боюсь, я смертельно боюсь. Умоляю вас, синьор dottore, смилуйтесь над моей бедной, несчастной девочкой, сохраните случившееся в тайне. Быть может, тогда те, кто угрожает ей, отступятся от нее. Вы знаете, о ком идет речь.

– Клятва Гиппократа налагает на уста мои тяжелую печать, – несколько высокопарно, однако искренне произнес врач. – Вы можете даже не тратить времени на подозрения: от меня никто ничего не узнает. Кроме того, по роду своей деятельности я слишком часто встречался с подобными случаями, я прекрасно понимаю природу человеческих чувств. Право, наше общество и религия склонны порою преувеличивать грехи чужие, оправдывая свои. Повторяю: от меня не исходит ни для вас, ни для синьорины, ни для будущего ребенка никакой опасности. Однако я не могу ручаться за синьору Моратти.

---

51 Доктор (ит.) . Так обращаются не только к врачу, но и ко всякому ученому человеку, тем паче – имеющему научное звание.