Киллер рядом – к покойнику (Сборник)

По всей видимости, Мосек так ворочался во сне, что свалился с высокой кровати прямо на поврежденное плечо – на повязках, наложенных накануне Алисой, проступила свежая кровь.

Увидев Свиридова, Мосек завопил с удвоенной энергией:

– Подыми меня с пола-а-а! Щас у мене воспаление легких буде-е-ет!!!

– А что, сам встать не можешь?

– Рука-а-а!! Кровь идет, не видишь, что ли!

– И рожа сине-зеленая с перепоя… – негромко пробормотал под нос Свиридов.

Однако у Моська был чуткий слух.

– Это потому что голова-а-а!!!

– Что – голова?

– С бодуна трещит, бля-а-а!

Свиридов, с трудом сдерживая раздражение, схватил Моська под руки и поволок к раковине. Бандит пытался сопротивляться, но очень скоро смирился.

А уж когда на его многострадальную голову полился поток холодной воды, то он и вовсе перестал дергаться.

На шум и плеск воды вошла Алиса в коротеньком халатике и спросила:

– Ну, и что будем делать с этим увечным гражданином, Влодек?

– Сам не знаю… в больницу его, наверно, в самом деле нельзя. Найдут и прибьют. Ты, кстати, голубь, так и не сказал, за какие такие грехи тебя так отмудохали и еще собирались в расход пустить. А?

– Похмелиться бы, – вместо ответа пробулькал тот и судорожно глотнул холодной воды.

Владимир протянул страдальцу бутылку пива, и тот мгновенно осушил ее. Лицо его просветлело буквально на глазах.

– Меня? За что? А… ну да. Да уж и не помню.

– Не канифоль мне мозги!

Мосек прокашлялся и, неожиданно сыграв важность, сказал едва ли не басом:

– Разногласия между коллегами по работе – нормальное явление для любого коллектива.

Свиридов аж задохнулся от удивления.

– Да из тебя недурной актер вышел бы, братец, – сказал он. – Откуда только такие речевые обороты знаешь?

– Почему вышел бы? Сослагательное наклонение – гнойный нарыв на теле грамматической системы русского языка, – уже совсем феерически выдал Мосек. – В народе категория сослагательного наклонения реализуется поговорками «если бы да кабы – и во рту росли б грибы», ну и, конечно, «нетленка»: «авось, небось и как-нибудь».

Владимир присвистнул:

– Да-а-а… по-моему, ты такой же гоблин, как я – Генеральный прокурор. Да я и на сходке вашей уже засомневался… переигрывал ты немного, брат. И этот эпос про глистов таджикского ослика… Да ты кто вообще такой, гражданин Мосек?

– Журналист, – отрекомендовался тот. – Мосек – это меня еще в школе так звали. А в миру я Славик… то есть Вячеслав Маркин, газета «Кенигсберг-криминал».

– Кенигсберг? – недоуменно спросила Алиса.

– Довоенное название Калининграда.

– А к котовской братве зачем полез? – осведомился Владимир.

– Делаю эксклюзивный репортаж для «Московского комсомольца» про калининградскую мафию. Внедрился к ним, кое-что уже нарыл и еще бы накопал, если бы меня вчера не рассекретили.

– Кто?

– Да так… один нехороший знакомый, – уклончиво ответил Маркин-Мосек. – Ну и вот… чуть не порезали. Если бы не ты, каюк бы мне.

– А дурака почему валял? Почему сразу не сказал?

– А потому что голова-а-а-а! – заиграл на старой придурковато-истерической струне Славик.

– Ладно, не ори… журналист, – поморщилась Алиса, – что же теперь с тобой делать, а? Ведь надо тебе где-то перекрыться на время, так?

– Так, – уныло признал Мосек.

– И лечиться тебе надо.

– Н-надо…

– Ладно! Уж коли Влодек спас тебя от смерти, так нельзя все плоды его трудов насмарку пустить… Живи пока здесь. Сюда никто не сунется, будь спокоен.

– Разве что только Кашалот со своими шалавами?

– Это ты кого имеешь в виду, козел? – обиделась молодая женщина.

– Это я его жену и дочку… и всяких там банно-саунных приживалок.

– А меня в какую категорию припишешь?

– Ладно, – вмешался Владимир, – давай-ка я тебя, журналист, перевяжу, а потом будь добр с кровати не падать: мы сейчас уедем, один останешься. Денька два поживешь, а потом будем думать, что дальше с тобой делать… виртуоз пера.

– А если приедет Котов? – боязливо поинтересовался Маркин-Мосек.

– Спрячься куда-нибудь. На чердак, например. Он туда свое брюхо на затащит, – сказала Алиса. – А вообще он не имеет обыкновения приезжать сюда без моего ведома. Хотя дом, конечно, его, а не мой…

* * *

Свиридов вернулся в «Лисс» часов в двенадцать утра. И первое, что он увидел, – это была похмельная харя Фокина.

– Тебя Пейсатыч ищет, – без всяких предисловий предупредил он Владимира, – злой, как черт.