Загадка старого имения

Ский деловито высвободил свои пальцы из Липушкиных:

– Позвольте, сударыня, я взгляну, что там гоняет этот глупый кот.

Он топнул и шикнул, да так громко, что Пуховик перепугался и кинулся в ноги Липушке, которая мигом взяла его на руки и принялась ласково гладить, а посреди комнаты осталась лежать «мышь», и все увидели, что это никакая вовсе не мышь, а скомканная тряпица.

– Ой, – удивилась Александра, – да это ж мой носовой платок. Не пойму, чем он так приглянулся Пуховику?

Зосимовна наклонилась, всмотрелась в платок и спросила:

– А вы, барышня, часом, пальцы лампадным маслом не пачкали? О платок их не вытирали?

Александра почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Словно бы увидела воочию, как она окунает платок в лампадку, а потом смазывает им петли двери, чтобы выйти из комнаты без помех…

А собственно, чего она так перепугалась? Подумаешь, велик ли грех пальцы маслом перепачкать!

– Да, поправляла в лампадке фитилек, – сказала спокойно. – Потом пальцы о платок вытерла, да не помню, как выронила.

– Ой, наш Пуховик прямо-таки с ума от запаха деревянного масла сходит! – засмеялась Липушка. – Стоит пальцы в нем перепачкать – все руки излижет.

– Платок что-то весь перемазан, как будто им что-то смазывали, – подозрительно сказала Зосимовна.

– Смазывала петли, все двери в моей комнате ужасно скрипят, – с вызовом сказала Александра, которая, само собой, не собиралась во всеуслышание сообщать о том, зачем и почему она полезла в лампадку.

– И в моей тоже! – капризно сказал Жорж. – Ну просто страшно за ручку взяться.

– Зосимовна! – встрепенулась Липушка. – Что же ты так недосмотрела! Немедленно пошли девку смазать хорошенько петли на дверях и у Сашеньки, и у Георгия Антоновича!

Зосимовна с каменным выражением глянула на Липушку и крикнула:

– Глашка!

В голосе ее звучала такая злоба, что сенная девушка вбежала с уже загодя перепуганным лицом. На таком же крике Зосимовна отдала приказание, а потом, все еще с клекотом в горле, сообщила господам, что время позднее, скоро полночь, не пора ли спать ложиться?

– Да что всё спа-ать да спа-ать?! – капризно протянула Липушка. – И так полдня мы спали, отчего еще не посидеть, не поболтать? И так скука скучайшая! Гостей позвать нельзя – траур, на бал поехать нельзя – траур, верхом покататься нельзя…

– Да отчего ж нельзя? – пожала плечами Зосимовна. – Коли завтра будет солнечно, катайтесь сколько вам вздумается. По-над Тешею раздолье! Сама поутру велю Устину, чтобы лошадей приготовил и поехал с вами.

– А Устин зачем? – скорчила недовольную гримаску Липушка. – Вот еще, таскать с собой эту унылую физиономию!

– Это Устин будет таскать с собой корзину с едой и питьем, – проговорила Зосимовна, проворно собирая со стола карты и заворачивая их в лоскут. Александра заметила, каким жадным взглядом проводил их Ский. – Вдруг захотите отдохнуть, на травке посидеть, вдруг проголодаетесь? А тут скатерть-самобранка!

При этих словах Александра вдруг вспомнила прекрасное полотно в кабинете Протасова.

– Ах, как ты чудесно все придумала! – бросилась Липушка на шею Зосимовне, едва не наткнувшись на спицы. – Но Александра не очень хорошо ездит, ей нужна лошадь посмирней. А вы, Георгий Антонович, любите ли верховую езду?

– Помилуйте, Липушка, что же за мужчина, который этого не любит? – улыбнулся тот Липушке, бросив при этом на Зосимовну недовольный взгляд.

Однако та вся так и светилась радушием и готовностью услужить.

«Чему она радуется? – удивилась Александра. – Почему с такой охотой готова спровадить нас на эту прогулку?»

А впрочем, догадаться было несложно. В то время, пока молодые господа будут в отъезде, весь дом окажется в полном распоряжении Зосимовны. Она без помех, при свете дня, сможет продолжать свой обыск в кабинете старого барина!

Наконец разошлись по комнатам. Едва умывшись и переодевшись в ночную сорочку, Александра достала из кармана платья письма Хорошилова. Открыла первое попавшееся, оно было датировано 25 августа 18… года – пятнадцать лет прошло со времени написания этого письма!

«Доброго тебе здоровья, милейший Андрей Андреевич!

Кланяется тебе давний твой знакомец Данила Хорошилов. Ты спрашиваешь, мог ли бы ты приехать и посмотреть, как растет Сашенька. Запретить я тебе ничего не могу, как прежде не мог удержать от самых кривых на свете поступков. Но, скажи на милость, зачем тебе приезжать? Незачем, по моему скромному разумению. Нечего тревожить покой свой и ее. Олимпиадушка уж пять лет как нас покинула, она, может, и была бы рада тому, что ты решился наконец навестить…»