Божий одуванчик

Через несколько шагов ощущение тошноты стало нестерпимым.

Он свернул в первую попавшуюся подворотню, оперся левым плечом на деревянный столб, поддерживающий какой-то навес, перегнулся вперед, и его вырвало.

Рвота оказалась кратковременной. Олег распрямился, в тот же момент почувствовал на своем плече чью-то руку.

Он обернулся и увидел — в размытой белесой дымке, словно размытая старинная картина, — смутно знакомое лицо и строгие глаза за затененными стеклами очков.

— Где же это ты так напился, Осокин?

Голос звучал словно со стороны. Из глубокого гулкого ущелья. Или из пустой сорокаведерной бочки. Олег тут же поспешил поклясться про себя, что со следующего дня ни грамма спиртного.

Все. Хватит.

Однако эта здравая мысль непроизвольно прозвучала вслух и была облечена в следующую вербальную форму:

— Ну-у-у… шоп ищщо рраз… да не… я же с сегодняшнего дня… а какое севво… число?

И потом с места в карьер принялся рассказывать историю про то, как двое его друзей, приняв LSD-25, долго разговаривали с фонарным столбом, приняв его за профессора философии Геттингенского университета.

Впрочем, он не успел сказать и половины того, что хотел, как был остановлен:

— Что же это ты кричишь на всю улицу? Время уже за полночь.

— Д-да? — Осокин был убежден, что, когда он вышел из кафе, не было и одиннадцати. А от Свиридова до него минут десять ходьбы, не больше. — А в-вы… где-то я вас видел… м-м-м… а вы что тут делаете… в такое n-поззз… нее врем… ик! а-а-а. А?

— Я тут живу.

— Д-да? — Олег запрокинул голову и увидел на стене дома огромный рекламный щит «Мальборо». — Зы-ы-ы… — …дессь? Смешно… ну да! Вот в энтом доме жила одна знакомая блядь… На групповуху под «винтом» легко разводилась… Она нам вчетвером подписалась, что… в-в-в… А вы из какой квв…вартиры? Если из двадцать п-первой, то нам по пути. А-а-а… эта шалава ведь уже п-п… капут!! Гырмы-сы-выррр!..

Олег пошатнулся, норовя угодить носом в асфальт, но сильные руки, схватив его за плечи, крепко встряхнули. Это оказало нужное воздействие.

Он беспорядочно замотал головой и уже внимательнее посмотрел на собеседника.

— А-а-а… так это вы… А… Алексан… сан… Кир… кор… не помню батюшку вашего… в-в-в… Алекса… бррр… уфф!

— Узнал наконец.

— М-м-м… двад-цать пер-вая от-ме-ня-ется… — по слогам произнес Олег. — Шалава-то сдох…ла. Еще два месяца назад… Гитлер капут! Дойчен золдатен унд официрррен… зо-ондер коммманден нихт капитулирррен!! — дурным голосом завыл он, поворачиваясь вокруг собственной оси, и вдруг почувствовал, что ему стало трудно дышать, потому что в горле что-то сдавленно забулькало, заклокотало… С запоздалым ужасом Осокин распознал на губах солоноватый привкус крови…

Олег зашелся в беззвучном крике, больше похожем на предсмертный клекот птицы, и упал, чтобы уже никогда не встать.

Никогда.

…Со стороны это выглядело так: темная, затянутая в перчатку рука вонзила что-то тонкое и длинное в горло Осокина. И это тонкое и длинное пронизало беззащитное горло Олега насквозь.

Гитлер капут.

— Воистину капут, — пробормотал убийца и раскачивающейся, какой-то старческой походкой побрел к дому с рекламным щитом «Мальборо».

* * *

Свиридов вернулся домой достаточно поздно: около полуночи. Он был у Анатолия Григорьевича и разговаривал по поводу сегодняшнего визита к Дедовскому.

— И как тебе Якорь? — спрашивал дядя.

— Серьезный молодой человек. Подкованный. Такой… породистый.

— Да, это точно. Я сталкивался с ним раза два по мелким вопросам. Приятно иметь с ним дело, знаешь ли. Умный, знающий человек. В милую и законопослушную категорию мелкоуголовных граждан явно не вписывается.

— Серьезный парень, — повторил Свиридов. — Не позавидовал бы я его врагам.

— Думается, что у него уже не осталось их, — сказал Осоргин. — Как говорится, иных уж нет, а те далече. Все его враги гниют в камерах да гробах, а новых он, кажется, еще не нажил. У нас в Петербурге хорошим индикатором наличия врагов является заказуха. Нажил серьезного недоброжелателя — получай предупредительный выстрел в голову, как шутил один мой знакомый бизнесмен, пока сам не отправился на Пискаревское кладбище под гранитное надгробие.

— А кто такая эта Лена, про которую говорил мне Ледовской? — сменил тему разговора Свиридов.

— Я даже не знаю. Не видел ни разу. Судя по всему, серьезная, знатная девочка, если он на нее запал. Он вообще всегда отличался любовью ко всему прекрасному и высокоэстетичному. Ты видел его секретаршу, Володька?