Гарем Ивана Грозного

Федька вдруг громко, сладко зевнул рядом, и Алексей Данилович едва удержался, чтобы не запечатать кулаком этот его разинутый, ненасытный рот. Неужто он не понимает, что содеял? Готов завалиться спать, даже не думая, какая кара теперь ожидает его? Государь не убрал с глаз долой свое позорище – младшего Басманова, не зарыл его по пустячному поводу живьем в землю только из любви к Басманову-старшему, верному товарищу всех этих долгих, многотрудных лет. Но всякая любовь и всякое товарищество имеют свой предел, и даже подумать страшно, что сделает Иван Васильевич с Басмановыми, загубившими женщину, которую он тайно любил столько лет, на которой, может быть, собирался жениться.

«Царица! – с отупляющим, детским ужасом подумал Алексей Данилович. – Он, может, с царицей будущей спознался и убил ее! Измена, измена это. На кол – самое малое… небось, на ломти настругают».

На кол не хотелось, быть настругану на ломти – тоже. Страх, выбивший из головы Басманова все путевые мысли, постепенно вернул и способность соображать.

Мало толку сокрушаться о разбитом кувшине – надо что-то сделать, чтобы избегнуть царского гнева.

Среди множества бестолково закопошившихся мыслей была даже одна о незамедлительном бегстве – в Польшу, в Ливонию, к тому же Курбскому. Не одни только сановные бояре получали прельстительные письма из Литвы – опричные князья тоже, и Висковатый Иван Михайлович, и Афоня Вяземский, и Фуников-Курцев, дьяк Василий Степанов, Семен Яковлев, Иван Воронцов и другие некоторые. Все они, разумеется, тотчас снесли опасные послания государю, как птички в клювике червячков ненасытному птенцу, поспешили отречься от возможных соблазнов, хотя, по мнению Алексея Даниловича, доводы Сигизмунда-Августа были слишком серьезны, чтоб на них не поддаться или хотя бы не задуматься о них. Царь-де все крепче прибирает власть в стране к своим рукам, и опричные люди, прежде мечтавшие стать новыми удельными князьями, видят, как тают их надежды в дальней, невозможной дали. Такое впечатление, что Грозный вознамерился сделаться одним-единственным правителем и владетелем, а остальные, что бояре, что новые дворяне, будут при нем не более чем мальчиками на побегушках. А вот польская шляхта живет совсем иначе, каждый у себя в вотчине полный господин, без оглядки на столицу, в Польше-то круль своих жалует и милует, с каждым их словом считается, сейм для совета сбирает…

Может, и правда – прямо вот сейчас дать с Федькою дёру в Польшу?

«Окстись, – невесело сказал себе Алексей Данилович. – Поди хоть портянки намотай! Нажитое жалко бросить, это ж какое богатство! Да и больно ты им нужен, ляхам: нищий перебежчик. Вот если бы ты пришел, неся с собой голову Иванову…»

Он перекрестился, гоня опасные, изменные мысли. Нет, надо что-то другое придумать, другое, как-то отвести от себя с Федькою вину…

Огляделся, пытаясь собраться с мыслями, но они метались в голове, как метались в небе клочья седого дыма, который вырывался из печной трубы с широко открытой вьюшкою.

Басманов смотрел на дым, смотрел… вдруг резко вскочил, ткнув в бок Федьку, который скорчился на сырой траве в комок и вроде бы уже приготовился вздремнуть, уверенный, что тятенька, как всегда, что-нибудь да придумает, разведет над его головой любую беду:

– Подымайся, ирод! Не время спать, головы решишься. Веди туда, да смотри, тихо веди!

Потащились по белой росистой траве, оставляя за собой темную дорожку. Алексей Данилович оглянулся тревожно, но с этим уже ничего нельзя было поделать, не по воздусям же порхать. Оставалось уповать, что никого ночью злая сила на двор не вынесет, а поутру выпадет новая роса, скроет следы.

Сделав Федьке знак затаиться и стоять ждать, Басманов приблизился к приотворенному окошку, влез внутрь. По счастью, монастырские строения были слажены на манер богатых деревенских изб, с косящатыми, а не волоковыми окнами.^[78] Да, государь не жалел денег на обустройство обители, где жила его любимая невестка!

Внутри пахло свечами и еще чем-то звериным. Алексей Данилович сразу узнал запах сына и только головой покачал.

Опасаясь скрипнуть сапогами, он тут же, под окошком, разулся и выкинул обувку стоящему снаружи сыну. Пошел босой, на цыпочках, вперед, вглядываясь в темноту.

Юлиания лежала поперек лавки, белея оголенным до самого горла телом. Рубаха была задрана ей на голову.

«Мощи одни, – с брезгливою тоской подумал Алексей Данилович. – Совсем дошла бабенка, одним святым духом питалась, что ли?»

---

78 Волоковое окно – маленькое, задвижное оконце в избах, в которое также выволакивает дым в курных избах; косящатое окно – с косяками, колодами, в отличие от окна волокового, шире его, со створками.