Гарем Ивана Грозного

Внезапно по дороге, вздымая пыль, с криками промчались верховые в нарядных терликах, в собольих, несмотря на жару, шапках, увенчанных пышными перьями. Махали во все стороны нагайками, не разбирая родовитости или бедности. Народ раздался по обочинам, никто не роптал на полученные удары: знали – это расчищали дорогу для царской невесты. И впрямь – со страшной быстротой понеслась мощная тройка серых, в яблоках коней, впряженных в легкую крытую коляску, сверкающую при закатном солнце, словно была сделана из чистого золота. Обочь летели пятеро мрачных, сухощавых всадников, необыкновенно схожих друг с другом не только богатством одежды, но и чертами лица.

– Нагие, Нагие… – пронесся гомон по обочинам, откуда неторопливо выползали пешеходы. Кое-где общими усилиями поднимали колымаги, перевернувшиеся при неосторожном, слишком стремительном повороте, однако на оханья пострадавших обращали мало внимания: все говорили лишь о том, что всадники, братья Нагие, сейчас сопровождают из Кремля в слободу государеву обраную невесту^[104] Марью Нагую.

Никто не мог припомнить, чтобы по обычаю были устроены государевы смотрины для выбора невесты, да, впрочем, этот обряд последнее время забылся. Последний раз смотрины устраивали чуть ли не десять лет назад, когда царь Иван Васильевич взял за себя Марфу Васильевну Собакину. О ней все, и бедные, и богатые, и мужчины, и женщины, говорили со странной нежностью и почтением, как будто внезапная смерть придала ей ореол некой святости. На Марфе и иссякла приверженность государя к обрядности. Анна Колтовская, Анна Васильчикова были избраны без всяких смотрин, не говоря уже о стремительно промелькнувших на дворцовом небосклоне прекрасной вдове Василисе Мелентьевой и злосчастной Марье Долгорукой. Вот и Марья Нагая взялась невесть откуда.

Впрочем, как это обычно бывает, в толпе немедленно сыскался человек, ведавший всю предысторию первой встречи государя с новой невестой. По его словам выходило, что отец Марьи, Федор Нагой, сосланный еще в пору земщины и опричнины на житье в свою дальнюю вотчину чуть ли не под самую Казань, даром что был братом знатного царского полководца Афанасия Нагого, не раз и доблестно воевавшего казанцев, астраханцев и крымчаков, – этот Федор Нагой предназначал свою подрастающую дочь молодому соседскому дворянину. Девушка отцовой воле не противилась и даже полюбила избранника. Однако судьба сулила ей иное: однажды Богдан Бельский, всем известный государев любимец, по какому-то воинскому делу оказался в той вотчине и увидал Марью. Весь вечер он ее исподтишка разглядывал да рассматривал, а едва вернулся в Москву, как сообщил государю о необыкновенной красавице, виденной им у Федора Нагого.

Царь в очередной раз собирался жениться, и слова Богдана Бельского упали на удобренную почву. Марью немедленно доставили в Москву, государь поглядел на нее – и сразу назвал своей невестой. А сейчас девушку со всем бережением провезли в Александрову слободу – под венец.

Рассказчика слушали со вниманием, но кто верил, а кто и нет. Между тем, как ни странно, почти все в его словах было правдой… кроме того, что царь немедленно приказал привезти ему Марью Нагую.

На самом-то деле Иван Васильевич довольно долго колебался. Ведь история с Марьей Нагой, несравненной красавицей, увиденной одним из его приближенных в захудалой дворянской семье, почти точь-в-точь, вплоть до имени невесты, совпадала с историей Марьи Долгорукой. После смерти Аннушки Васильчиковой государь горевал не больно долго. Своенравная, ломливая, привередливая, к тому же очень быстро утратившая красоту, она скоро опостылела ему. Он любил женщин в теле, да, но Анна так раздалась, что едва поворачивалась, а в постели лежала недвижимо, словно еще одну перину под государя подложили. Хорошо хоть, что он не поддался на ее уговоры и не потащился на поклон к митрополиту вымаливать позволение на церковный брак, как это было с Анной Колтовской. Зачем ему унижаться перед митрополитом, когда есть безотказный Никита из Спаса-на-Бору? С ним все получалось куда легче и проще!

Сказать по правде, он был даже доволен, что случай так быстро избавил его от этой рыжей стервы. Случай – или?.. Иногда с ним такое бывало: вдруг начинал инстинктивно оберегать себя от излишних знаний. Говорят же: меньше знаешь – лучше спишь! Поэтому он не особо доискивался, когда на самом деле Борис ушел от царицы. Однако вскоре Годунов был назначен кравчим, а когда состоялась свадьба его сестры с царевичем Федором, получил чин боярина. Это означало, что царь простил его не только за Аннушку, но и за Бомелия.

---

104 То есть избранную среди прочих.