Любимая девушка знахаря

– С виду я тонешенька, малешенька, голова с наперсточек, а туловище не толще соломинки, – весьма самокритично оценила свои почти рубенсовские формы (рост, напоминаем, 172 см, вес 65 кг, размер бюста третий, параметры 92-74-92) Алёна. – Но, несмотря на свое убожество, вижу я далеко по поднебесью, скорей того, кто бегает по земле.

Еще когда Алёна составляла свою знаменитую книжку «Как мужик ведьму подкараулил» и вставляла в нее этот списанный у Максимова, а может, у Коринфского (она теперь хорошенько не помнила) словесный оборот «несмотря на свое убожество, вижу я она далеко по поднебесью», он смутил ее своей неуклюжестью и тавтологичностью. Вот и теперь наша героиня-пуристка поморщилась в темноте, но вновь не стала править ни классиков, ни себя, а продолжила пугать Понтия:

– Никем не знаючи, пробираемся мы, кикиморы, в крестьянскую избу, никем не ведаючи, поселяемся за печку. Отсюда и выходим мы по ночам, чтобы проказить с веретенами, прялкой, вязаньем, начатой пряжей. Берем бабье рукоделие и садимся на своем излюбленном месте – в правом от входа углу, подле самой печи. Неужто не видел никогда, вставши ночью за нужным делом? – спросила она с ехидным удивлением.

– Да, видишь ли, я в деревне практически не жил, я ж городской, – смущенно ответил Понтий. – А когда в Падежино приезжаю, то у тетки останавливаюсь, а у нее в доме намоленное, как она говорит, пространство, там икон и церковного духа не продохнуть. Думаю, всякая кикимора бежит, как черт от ладана, в полном смысле слова.

– Намоленное пространство, говоришь? – задумчиво переспросила Алёна, дивясь тому, насколько это выражение оказалось расхожим. – Ишь ты... эвона чего... бывает же такое... А ведь она фарисейка, тетка твоя! Фарисейка сущая! Сама смертоубийство задумала, человека сгубить хочет, а Господа благословить просит? А слышал ли ты, смертный, такое: Бог не фраер, его не обманешь?

– Э-э... – только и промямлил до крайности, просто до потери пульса изумленный Понтий.

Но Алёна мигом спохватилась, смекнула, что из-за своей страсти к вольностям речи несколько вышла из роли, и зачастила, продолжая экскурс в русскую демонологию:

– Сидим ли мы, кикиморы, прядем ли – покоя ни мгновения не ведаем, беспрестанно подпрыгиваем на одном месте. Только и слышно, как свистит на всю избу веретено, крутятся нитки. Однако, хоть мы, кикиморы, и прядем, толку от той работы нет. Перепутаем нитки, скомкаем куделю^[20], а потом уберемся за печку и примемся там стучать коклюшками^[21], пугая малых детей.

– Н-да... – протянул Понтий. – Любите вы озорничать, как я погляжу.

– Вот-вот! – воскликнула Алёна. – Это и в самом деле так себе, всего лишь озорство! Но мы и посерьезней чудить можем. Скажем, ежели привидимся мы с прялкой на передней лавке, то верное дело – быть в доме покойнику! А ежели кого не-взлюбим, то всех из избы выживем своими причудами. Ничто нам не по нраву, ничто не по сердцу: и печь не на месте, и стол не в том углу, и скамья не по той стене... Принимаемся мы все бросать, швырять, перестанавливать...

Вообще говоря, хоть наша героиня ни внешне, ни внутренне ни в коей степени не была схожа с таким отвратительным существом, все же одна общая черта с кикиморой у нее точно имелась – та самая страсть к перестановке. Это свойственно всем Девам, а Алёна Дмитриева, если кто не знает или забыл, была по знаку Зодиака сентябрьская Дева. И если Алёна еще как-то свою страсть сдерживала, когда речь шла о мебели или картинах (просто потому, что в ее двухкомнатной квартире все было расставлено и развешано столь гармонично, что нарушать сложившуюся гармонию даже ее Девья рука не поднималась), то в своей личной жизни она частенько-таки перемещала туда-сюда предметы под названием «мужчины». То один, то другой занимал почетное место «мужчины ее жизни», а на самом деле, антр ну суа дит, оно так и оставалось незанятым с тех пор, как Алёна выкинула из своего сердца некоего черногла... Стоп! Выкинула так выкинула, изыди навеки, демон-искуситель, и больше не возвращайся! У Алёны сейчас есть дела поважней, чем вспоминать твое горькое, мучительное имя!

– И что, никак нельзя изгнать кикимору? – уныло спросил Понтий.

«Ага, мечтаешь от меня избавиться? – ехидно подумала Алёна. – А вот фиг тебе, пока не скажешь, что я хочу знать! Но сначала я тебе еще зубы позаговариваю, голову поморочу, как ты мне поморочил... Я тебе еще припомню «Форд» Лешего в овраге! И «дылду» припомню!»

---

20 Кудель, куделя – вычесанный и перевязанный пучок пеньки или льна, готовый для прядения из него ниток с помощью прялки и веретена.

21 Коклюшки – точеные палочки с утолщением к одному концу и шейкой с пуговкой на другом, с помощью которых плетут кружево особого вида или пояса.