Любимая девушка знахаря

Они отправились в засаду сразу после полуночи, но медлить все равно не следовало – инженер с Акимкой и стражником должны были выехать из острога на рассвете, подготовить тут все нужно было загодя. Пока дошли до места предполагаемой засады, пока сделали засеку, солнце пошло в небеса. И вот Тати насторожилась, а потом, приткнувшись на миг к земле и почти тотчас вскочив, сказала, что слышит лошадиный топот. Ее тонкий слух никого не удивлял – она заячьи скачки могла сквозь землю расслышать, тигриную мягколапую поступь и лисью стежку, что ж говорить о тяжелом переборе лошадиных копыт и колесном грохоте.

– Смотри, – вдруг сказал ей Максим, – если на козлах окажется Чуваев, рази его, не дожидаясь моего сигнала, лишь только вожжи отбросит. Он сволочь проворная – пока Стрекалов револьвер свой выхватит, Чуваев трижды из винтовки выстрелить успеет.

Софрон облегченно вздохнул: слава те, Господи, кажется, осторожность начала брать в горячей Максимовой голове верх над гордынею!

Словно почуяв его тревогу, Максим обернулся к нему и сказал с улыбкой:

– Ты верь: я знаю, что все будет хорошо. Добыча наша станет, а значит, и свобода!

И так он это проговорил, что потом, позднее, Софрон ничуть не удивлялся, что все вышло у них как по писаному. Вернее – как по сказанному Максимом.

Засека возникла у проезжих перед глазами внезапно: расположили ее как раз за поворотом, и Софрон, сидя на дереве и слушая становившийся все более громким лошадиный топот, испугался, не навредили ли они сами себе: что, если возница окажется неопытен и не сдержит коней? Налетят они на острые сучья, пораспарывают груди, ноги переломают... Но повезло: на козлах и впрямь сидел Чуваев, который аж привстал, натягивая вожжи и сдерживая тройку:

– Стой! Стой, чертова сила! Доставайте оружие, господин инженер, засека это, засада! Сейчас нас начнут убивать!

– Уже начали! – крикнул Максим, выскакивая из-под прикрытия толстых стволов и с размаху бросая рудничный молот так, что он ударился прямо в лоб Чуваеву. Тот тихо ахнул – и осел мешком, не успев донести руку до наплечного ремня и стащить винтовку.

– Волков! – отчаянно вскрикнул Стрекалов, хватаясь за кобуру. – Я знал, что это неспроста! Знал, что вся ерунда с амбой была сущим цирком, которым ты воспользовался, чтобы бежать! Ты решил украсть казенный груз? Но что проку? Ты обрекаешь себя на жизнь гонимого беглеца, который принужден будет шарахаться от собственной тени! Одно дело – сбежавший каторжник, но совсем другое дело – каторжник, ограбивший курьера с грузом золота. Одумайся! Вернись на прииск, начальник острога простит тебя.

– Вы, Федор Ильич, меня, видать, совсем дураком считаете? – взмахнув рукой, чтобы инженер замолчал, усмехнулся Максим. – Капитан Стрекалов последует дальше – в сопровождении стражника Чуваева, а также туземца Акимки, все согласно подорожным документам. И драгоценный груз останется при них неприкосновен. Так что не извольте беспокоиться, ваше благородие!

– Как? – растерялся Стрекалов. – Но ведь Чуваев... он же мертв. Как же вы говорите...

– Ты меня от смерти спас, а теперь убить хочешь? – дрожащим голосом проговорил Акимка, оказавшийся сейчас гораздо более сообразительным, чем капитан-инженер.

– Ну да что, тебя бы все равно амба задрал, – примирительно кивнул Максим, вскидывая руку. – А вы, Федор Ильич, великодушно извините. Прощайте! – И резко руку опустил.

Стрекалов, до которого наконец-то дошло, что происходит и что должно случиться с ним – последнее, что случится в его жизни! – дрожащей рукой схватился за кобуру, но открыть ее не позволила ему смерть. Стрела, прилетевшая с одной стороны, вонзилась в левый глаз Стрекалова, прилетевшая с другой – в Акимкин глаз. Милосердный и стремительный способ убийства! Оба упали замертво еще прежде, чем успели понять, что убиты».

* * *

– Знай, неуч, – начала свою демонологическую лекцию Алёна Дмитриева, – что мы, кикиморы, рождаемся у красных девиц от Змея Огненного, а потому прокляты еще до своего рождения. От этого пропадаем мы, пр?оклятые детища, из утробы матерей, не родившись, и покровительница наша, нечистая сила, переносит нас за тридевять земель к злым колдунам, где мы и нарекаемся кикиморами, злыми летучими духами. К семи годам вырастают заклятые детища, научаются всякому недоброму волшебству и отправляются крещеный люд мутить.

– А как ты выглядишь? – боязливо поинтересовался Понтий.