Боргильдова битва

— Да, — она потупилась. — Ни одна женщина никогда не поймёт мужчину в этом. Как смеет он думать о каком-то мире, когда я рядом? И нет им дела ни до грозящей войны, ни до вторжения загадочных врагов — какое всё это имеет значение, если я рядом, а он на меня не смотрит?

— Гхм. Лаувейя, я всё понимаю, но…

— Но ты выполнил свою часть обещания, а я всё ещё нет? Согласна, могучий О дин. Слушай дальше. Мы гадали по рунирам, мы двигали ледяные поля. Мы, хексы, ведьмы из рода гримтурсенов, ненавистные всем чудовища, рожающие чудовищ.

— С последним не поспоришь, троллквинна.

— Да, — она склонила голову. — Я признаю. И потому отвечаю на твои вопросы, отец богов. Мы увидели всю семёрку. Всех семерых. В их истинной плоти. Дай мне руку, великий О дин, и доверься мне, как доверял только что, когда позволил мне обнимать тебя и хоть на чуть-чуть, но стать счастливой.

— Я доверяю тебе, Лаувейя. — О дин протянул руку, коснувшись чуть дрогнувших пальцев.

— Ты мудр и могуч, Отец Богов. Смотри мне в глаза, позволь мне вести тебя. Тебе ведомы тропы сумерек, равно как и дороги тьмы с ярким светом. Ступай за мною, владыка Асгарда, и пусть это станет даром тебе от пр о клятой троллквинны.

…Пещера послушно исчезала, стены расступались. Отец Богов словно вновь наяву видел холодные берега Восточного Хьёрварда, бесконечные ледяные просторы — и выложенные на белом льду чёрные руны гримтурсенов. Руны медленно двигаются — точнее, это двигаются по воле троллквинн ледяные поля, но Отец Дружин видит лишь сползающиеся к нагому центу чёрные росчерки.

Но вот — что это? Исчезает лёд, пропадает строгий чёрно-белый рисунок, сотворённый хексами, а вместо этого перед взором Старого Хрофта — буйство красок, исполинские, выше гор, сказочные, небывалые деревья, все покрытые громадными цветами размером с голову, да не человека или эльфа, а великана в истинном его виде. О дин видит что-то вроде широченного тракта, и по нему сплошным потоком движется войско.

Но взгляд Отца Дружин замечает сейчас только одно: семерых великанов, облачённых в снежно-белые туники и золотистые сандалии.

Четверо мужей и трое жён. Видение необычайно чётко, можно различить мельчайшие детали. И — длинные мечи в руках у всей семёрки.

— Ямерт… — пронёсся легчайший, как дуновение весеннего ветерка, шёпот Лаувейи.

Да, тот самый, что обращался к Отцу Дружин в пустой Валгалле. Глазницы, залитые слепяще-белым светом, и такой же пылающий клинок.

— Ямбрен.

Самый высокий из всей семёрки, не столь мощный телом, как Ямерт, с белыми как снег волосами, не седыми, а именно серебряно-белыми. В его руках — вычурный меч, сине-голубой, подобный небесной лазури, с серебристыми росчерками по клинку, гарда — сплетение серебристых же змей.

— Яэт.

Каштановые волосы и борода. Взгляд мрачен, бугрятся чудовищные мускулы. Меч чуть загнут, на конце — утолщение, подобное оружию народов, живущих далеко на восходе. Через весь клинок пролегло нечто вроде коричневого зигзага, подобного молнии, и ещё какие-то изображения, что-то вроде расправившего крылья дракона цвета мокрой глины.

— Ялмог.

Пронзительно-голубые глаза. Быстрые и резкие движения, ему нелегко выдерживать мерную, торжественную поступь остальной семёрки, он постоянно словно сдерживает себя, чтобы не забежать вперёд. Его меч — прямой и широкий — украшен причудливыми изображениями стремительных существ, напоминающих морских обитателей.

— Ястир, — выдох Лаувейи звучит погребальным рыданием.

На взгляд — самый юный из всех мужчин. Твёрдо очерченные скулы, прямой нос, гордый взгляд. Брови сдвинуты, словно он уже сейчас готов ринуться в бой. Длинные, чуть рыжеватые волосы заплетены на висках в косицы. Узкий клинок, со странными, причудливо загнутыми шипами — таким непонятно даже, как биться.

— Ятана.

Осанистая, широкобёдрая, спокойная. Мягкое округлое лицо, волосы словно львиная грива. Движения плавны и даже чуть ленивы. По лезвию меча змеятся зелёные и золотые извивы.

— Явлата.

Куда стройнее Ятаны, с волосами чернее ночи, спускающимися до самых пят, с блеском крошечных искорок, подобных звёздам, в струящихся локонах. Её клинок оранжево-ал, словно закатное небо.

Семеро.

За ними следуют и другие, их много, несколько десятков. Иных Лаувейя называет по именам — Яртрин, кажущийся самым молодым, даже моложе юной Ялини, он выглядит почти мальчишкой. Мрачный и коренастый Ярдоз, ниже Яртрина на целую голову и выглядящий куда старше, он единственный носит окаймляющую лицо бородку. Сосредоточенный Ялвэн, высокий и стройный, совсем не похожий на воина, с волосами цвета молодого льда. Кажущаяся совсем девчонкой Ялини — стройна, словно речной тростник, в отличие от роскошных ниспадающих причёсок Явлаты и Ятаны, её соломенно-солнечные волосы острижены совсем коротко, чуть ниже ушей. Огромные смарагдовые глаза кажутся слишком большими, губы плотно сжаты в почти белую, бескровную линию. Ястрин, Яллама, Явинд, Ямарра — список продолжается, но Старый Хрофт не слушает. Молодые и совсем юные лица кажутся одинаковыми, неразличимыми. В бою всё это сделается неважным.