Следом за этой когортой — все в белых туниках и золотистых сандалиях, молодые и прекрасные — идут войска. На них владыка Асгарда глядит куда более внимательно.
Идут высокие, стройные, в зелёно-серебристой броне, напоминающие знакомых Старому Хрофту светлых эльфов. В Хьёрварде этот народ держится особняком, и Отец Дружин давно подозревает их в сношениях с Дальними. Правда, до прямой измены они пока что не докатились. За ними — ряды каких-то призраков, прозрачные трепещущие тела, словно сотканные из тумана, поднимаются над бесплотными плечами острия кажущихся столь же призрачными копий.
И ещё идут, низкие и коренастые, похожие на гномов, идут звери, знакомые, полузнакомые и совершенно незнакомые Старому Хрофту. Ряды их ширятся, заполняя неоглядную дорогу; взгляд Отца Дружин скользит по ней, пока она не сливается в тонкий золотой луч, пробивающий облака и исчезающий в неведомых высях.
Хрофт понимает, что этот луч — очень важен, важен настолько, что можно потерять всех эйнхериев, лишь бы добраться до его источника. И одновременно он сознаёт, что всех эйнхериев Валгаллы не хватит на это дело.
Чудовища, люди, нелюди… крылатые, ползающие, бегающие, прыгающие — самые разные. И, чем больше Отец Дружин глядит на кажущееся бесконечным и неисчислимым воинство, тем — как ни странно — становится спокойнее.
Пришельцы ведут с собой армию. Отлично. Значит, собираются сражаться, как положено, как должно. Значит, с ними можно биться и побеждать. Куда хуже вышло бы, пожалуй, будь они в одиночестве, не нуждаясь ни в каких воинствах. С такими врагами, что предводительствуют гордыми полками, Отец Дружин знал, как справляться.
Лаувейя громко, в голос застонала, и видение оборвалось.
— Прости, — Старый Хрофт обнял её за плечи. — Знаю, тебе тяжко было удерживать это; но иначе никак. И теперь я знаю, с кем мы имеем дело.
— В самом деле? — великанша слабо улыбнулась бескровными губами. — Нет, мой О дин. Никто не знает, с кем мы имеем дело. Пусть марширующие дружины не введут тебя в заблуждение. Эти сущности — нечто совершенно новое, неведомое. Ни одна хекса не скажет подробнее. Норны отмолчатся тоже. Никто в нашем мире не знает о них ничего. И я сомневаюсь, что даже тебе, владыка Асгарда, удастся проникнуть в их природу. Даже если б ты и не пронзал себе грудь Гунгниром, впервые познавая руны.
— Троллквинна. Не стоит рассуждать о том, чего мы не знаем, не можем или не сумеем. Воин выходит на поле и сражается, не думая, сколько перед ним врагов. Он просто бьётся, пока не упадёт замертво или пока он вместе с братьями по мечу не погонит неприятеля. Вот и сейчас — я не хочу больше слушать, что мы не в силах, не способны или что у нас никогда ничего не получится. Подобного сказано достаточно. Что мне нужно — знания, как их побеждать.
Словно высеченное из мрамора лицо троллквинны не дрогнуло.
— Никто в нашем мире не даст тебе ответа, Отец Богов, — повторила она.
— Посмотрим, — он поднялся и взял копьё наперевес. — Что можешь поведать мне ещё, Лаувейя? Я ведь выполнил твою просьбу.
— Неужто её выполнение оказалось сложнее первого познания рун?
— Оставь, великанша. Я не жалею о сделанном. Ты красива, свободна и неистова в любви. Но у меня есть мир, нуждающийся в защите. Если тебе нечего мне сказать, то…
— Тебе нужны великаны. Великаны Ётунхейма и Муспелля.
Отец Богов медленно сел обратно на крытое мехами ложе.
— Ни один воин не может оказаться лишним на поле брани.
— Уклончивый ответ, великий О дин. Нужны тебе великаны или нет?
— Нужны, троллквинна! — взревел Отец Богов. — Нужны! Сколько раз повторять? Что надлежит для этого сделать?!
Хекса улыбнулась, чуть прикусила нижнюю губу жемчужными зубками.
— Я пошлю весть, что великий О дин готов сесть за пиршественный стол с лучшими из гримтурсенов.
Владыка Асгарда пожал плечами.
— Я посылал слово мира к инеистым великанам. Они ответили…
— Неважно, что они ответили, — нетерпеливо перебила Лаувейя. — Важно, чтобы ты послал новое приглашение именно сейчас. Созови их на большое празднество. С играми, потешным боем и отличиями для лучших. Великаны — они как дети. Окажи им честь, яви свой лик среди них, без Тора и без его жуткого молота.
— Это легко сделать. И всё? Ничего более?
Лаувейя потупилась.
— Осталось самое трудное, бог О дин. Настолько трудное, что справиться тут может только истинный бог.