Отражение в мутной воде

Продолжения Тина дожидаться не стала: вошла в кабинет и, только притворяя дверь, почувствовала, как дрожат у нее руки.

Но заставила себя улыбнуться – и Михаил тоже повеселел.

– Ну, что новенького сегодня?

– Да так, семечки, – сказала Тина со всей возможной беспечностью. – Удивляются, почему твоя жена меня по башке топором не стукнет и не решит все проблемы одним махом.

– Одним махом семерых побивахом, – кивнул Михаил. – Ничего, Лидушки ты не опасайся, она тебе худого не сделает.

– Слушай, а правда, неужели она не выясняет с тобой отношения? – спросила Тина с внезапно проснувшимся любопытством. – Не спрашивает, кто я, откуда взялась, почему ты со мной носишься, как…

– Как дурень с писаной торбой, – продолжил Михаил. – Она знает, кто ты. Официальная же версия – будто ты жена моего старого друга, которому я многим обязан. Он погиб, но мой долг… и так далее.

– Слушай, Миха, ты научился врать! – изумилась Тина. – До чего дошел прогресс… А я, значит, горькая вдовица, ну-ну. Только, боюсь, все откуда-то всё знают. И даже больше, чем всё. Бабенки грозились настучать какому-то Каримычу…

– Каримычу?! – фыркнул Михаил. – Ну, это беда невеликая. Каримыча ты не бойся, с Каримычем проблем не будет. Он у меня вот где сидит!

Михаил со значительным видом вскинул сухой, смуглый кулак, сделал зверское лицо, но не выдержал грозной роли и рассмеялся:

– Каримыч не пикнет, если его попросит об этом Коляня. А Коляня – мой шурин, Лидочкин брат. Он рыбинспектор. Каримычу ведь неохота себе путину портить. Вот-вот горбуша пойдет, потом кета… Мы тут живем тем, что Амур даст. А он дает только рыбу да икру. Это наша единственная валюта. Не столь твердая, как бакс, но уж не хуже деревянного. А Каримычу осенью свадьбу дочке играть, он ей квартиру хочет в Комсомольске купить… Нет, Каримыч слова не скажет, я тебя уверяю.

Тина слушала его, широко открыв глаза.

– Нет, Миха, ты ужасно изменился все-таки! Я даже представить не могла…

– Все изменилось, – ответил он хмуро. – Думаешь, ты прежняя? Ого! Да если бы тебе кто-то два года назад сказал, что ты ко мне за помощью кинешься, ты бы того человека просто изничтожила, разве нет?

– Наверное, – смиренно кивнула Тина.

Да… Михаил изменился в главном: теперь он свободен от нее! Больше не подбирает слов, боясь ее обидеть или хотя бы слегка раздражить, не впадает в уныние от немилостивого движения бровей. Если вспомнить, хорошенькой же стервозой была Тина раньше! Но это все потому, что она чувствовала себя до крайности несчастной рядом с этим человеком. А значит, несчастными становились и все вокруг, в первую очередь – ее мягкий, ласковый, безответный муж…

– Ну ладно, я уж лучше пойду, – повернулась к двери. – А то они там небось хронометрируют: успели мы с тобой быстренько потрахаться или нет.

– Здесь говорят – сношаться, – криво усмехнулся Михаил, опуская глаза.

– Да пожалуйста, мне-то какая разница, – дернула плечом Тина, которую от одного только предположения обуяла тоска. – Сколько я тут у тебя? Минут пять? Ну, дурное дело нехитрое. Лучше пойду. Данилушкина жена так и не появилась?

– Нет, – хмуро мотнул головой Михаил. – Соседка сказала, она еще затемно на вырубки подалась. По землянику небось. Это уж до вечера, никак не меньше. Придется Данилушке пока у нас полежать.

– До чего же мне его жалко! – беспомощно призналась Тина. – Я к нему все же привязалась… Он все говорил, говорил, а меня ни о чем не спрашивал. С ним спокойно было. Предлагал мне на постой к ним идти. Я даже почти решилась, а тут вдруг…

– Да, глупо все. Затянули мы с этой операцией, – с досадой сказал Михаил. – Наших, деревенских, в больницу летом калачом не заманишь. Вот он и дотянул… Чертов тромб! Я ведь говорил – сорвется тромб, Данилушка, чихнуть не успеешь, как помрешь. Вот и… Хорошо еще, на улице не жарко. Куда вы его поставили? Возле процедурной, на каталке?

– Куда же еще? Там, правда, сквозняк, да теперь ему уже как-то все равно, бедолаге. Ну, я правда пошла. Завтрак кончился, надо таблетки разнести.

– Вперед, – согласился Михаил. – А я пойду погляжу, как там Серегина буйная головушка.

Михаил встал, шагнул к двери, чтобы открыть ее и пропустить Тину вперед, но замешкался в узком пространстве между столом и стеной. А поскольку Тина тоже замялась, набираясь храбрости перед тем, как опять выйти под перекрестный огонь взглядов и досужих намеков, они на какой-то миг почти прижались друг к другу.