Царица без трона

Барбара Казановская и пани Хмелевская, которые единственные из всех потрудились одеться, спрятали улыбки, несмотря на весь ужас, царивший вокруг, и переглянулись с гордостью за свою нежную и властную госпожу. Да, она истинная царица! Кто еще, кроме нее, мог бы так оберегать достоинство свое и своей свиты?

Между тем Марина с яростью оттолкнула Стефку, которая дрожащими от страха руками (причем было совершенно непонятно, кого она сильнее боится – государыни или мятежников) протягивала ей какой-то пышный наряд. Нашла время выставлять напоказ красоту своей пани, вот же дурья голова!

– Барбара! Подай мне черное платье! Самое простое! – приказала она и снова рявкнула на Стефку: – Сказано – одеваться!

Девушек вымело из комнаты как вихрем.

– Барбара, где Мустафа? – спохватилась Марина о своем арапчонке, подаренном ей отцом. Она выбиралась из вороха юбок и поворотилась спиной к Барбаре, которая проворно начала шнуровать лиф ее платья.

– Не знаю, его никто сегодня не видел. Может быть, спрятался где-то?

– Уж не убили ли, борони Боже? – пробормотала Марина, морщась, когда пани Хмелевская, расчесывавшая ей волосы, слишком сильно потянула щеткой. – Да не надо громоздить никаких кренделей, заплетите косу и сверните узлом, довольно будет на сегодня. Где же бедный Мустафа? Ведь эти москали почитают его за бесенка, как бы и в самом деле не убили! Lacrima Christi! А где же Димитрий, где мой супруг? Нет, что нынче за день, я не могу так много думать, так беспокоиться обо всех сразу!

Она прижала пальчики к вискам, как вдруг отворилась дверь и в комнату всполошенной стайкой вбежали фрейлины – как и прежде, почти не одетые.

– Что такое?! – закричали было в один голос Марина, Барбара и пани Хмелевская, но тут увидели Осмольского.

Янек влетел в комнату вслед за девушками, одним махом задвинул засовчик и только тогда повернулся к государыне.

– Беда, моя ясная панна, – выдохнул он. – Беда! Они сюда идут, тебя ищут, прячься! Беги через умывальню, спасайся!

В ту же минуту враз послышались удары в двери умывальни и в ту, через которую только что вбежал Янек.

– Бежать некуда… – пробормотала Марина, чувствуя, что ею опять овладевает ужас.

– Ну, может, обойдется, – с трудом улыбнулся Ян, видя страх царицы и жалея ее. – Сюда они войдут только через мой труп!

Он обнажил саблю, отшвырнул ножны, чтобы не мешали, и стал напротив двери. В ту же минуту грянул залп со стороны коридора, и от двери полетели щепы. Пронзительно вскрикнула пани Хмелевская и начала оседать на пол.

– Ванда! Боже мой, Ванда ранена! – взвизгнула Марина, увидев, что седые волосы фрейлины окрасились кровью. – Одна из пуль попала в нее!

Марина кинулась к Хмелевской, подхватила ее, пытаясь удержать, но не смогла и вместе с подоспевшей Барбарой осторожно опустила тяжелую пани Ванду на пол. Рядом попадали девушки – никто из них не был ранен, однако они береглись от новых выстрелов, а иных просто не держали от страха ноги.

И тут вдруг Марина сообразила, что Ян Осмольский находился еще ближе к двери, чем Хмелевская. Не ранен ли он, не упал ли?

Оглянулась и вздохнула с облегчением. Янек так и стоял против двери.

И тут же вздох замер в груди Марины. Что это с Яном? Почему он так наклонился вперед? Почему опирается на свою саблю, вместо того чтобы держать ее наготове?

Иисусе… он тоже ранен! Пол вокруг него забрызган кровью! Да ведь Ян сейчас упадет!

В это мгновение раздались торжествующие крики. Дым от выстрелов рассеялся, и нападающие увидели, что дверь разломана, а из комнаты им никто не отвечает пальбой. Чьи-то руки просунулись в щели и отодвинули засов, вернее, просто сорвали его.

Дверь распахнулась. Словно во сне Марина увидела, как Ян медленно вскинул саблю, покачнулся – и упал под градом обрушившихся на него ударов клинков, топоров, дубинок.

Он лежал на пути мятежников, и, чтобы вломиться в комнату, им и впрямь пришлось переступить через его труп. Его топтали, об него спотыкались, наконец отшвырнули на середину комнаты, к царской кровати.

Да кто он был для этих нападавших? Просто какой-то щеголеватый панок, который вздумал было показать геройство, но не успел поднять карабелю, как оказался застрелен, а после изрублен в капусту.

Голова Осмольского запрокинулась, остановившиеся глаза обратились к Марине.

Лицо юноши осталось нетронутым, белым, мраморно-белым, а тело… это была одна сплошная кровавая рана.