Царица без трона

Ничего более наглого и грубого стены самборского замка не слышали с тех пор, как их возвели более полувека назад. И пан Мнишек за свою полувековую жизнь тоже ничего подобного не слышал. Даже и представить не мог, что можно вести себя так неучтиво по отношению к гостю. Этот Корецкий, должно быть, вовсе с ума сошел, если решил, что можно безнаказанно…

Ан нет, не безнаказанно!

– Что касается меня, то я всего лишь потерял некую важную бумагу и теперь пытаюсь отыскать ее, – спокойно проговорил царевич. – А что касается прочих живых существ… Пан, верно, по себе судит, – усмехнулся он, легоньким щелчком сшибая что-то с рукава зарвавшегося Корецкого. – Посторонись-ка, небось твои оголодалые насельницы не всякому по нраву придутся!

Ух, какой молодец! Видать, пальца в рот ему не клади!

Гости захохотали, даром что в поединке москаль шутя одерживал верх над шляхтичем.

А коли ты шляхтич, то и веди себя по-шляхетски: не холопствуй, но и не заносись сверх меры, не оскорбляй гостя, да еще в чужом доме, куда сам зван из милости!

Корецкому бы уняться, уйти с глаз долой, но нет: ему словно вожжа под хвост попала.

– Потерял важную бумагу? – выкрикнул он еще громче, чем прежде. – Не эту ли?

И, словно штукарь ^[36], который вынимает из шапки воробьиное яйцо, коего там доселе не было и быть не могло, Корецкий выхватил из-за рукава какую-то бумагу.

При виде ее панна Марианна вдруг резко повернулась и вышла из залы. За ней последовала обеспокоенная сестра.

Музыканты перестали играть и подошли поближе.

Между тем Корецкий с довольной ухмылкой развернул письмо и прочел:

– « Вы много страдаете: я не могу быть безответною к вашей благородной, искренней страсти. Победите врагов ваших и не сомневайтесь, что в свое время ваши надежды увенчаются и вы получите награду за ваши доблести». Охо-хо, москаль! Следует быть осторожным, разбрасываясь нежными посланиями прекрасных дам! Ведь так очень просто можно сгубить безупречную репутацию одной недотро…

Корецкий не договорил, а может, и договорил, но последних слов никто не слышал: их заглушила звонкая пощечина, которую отвесил ему Димитрий. Бил он от всей души и со всего плеча – молодой шляхтич не снес удара и рухнул на пол, вдобавок еще несколько отлетев к стене. В следующую минуту Димитрий проворно шагнул к нему, поставил ногу на грудь поверженного противника, не давая ему двинуться, потом выхватил из его руки письмо и, склонившись к лицу все еще не очухавшегося от удара Корецкого, проговорил – негромко, но отчетливо, так, что слышно было в самом дальнем уголке залы:

– Я вызываю тебя, сударь. Сабли или пистолеты – что угодно. Немедленно. Сейчас! Прямо здесь!

Вслед за этим он убрал ногу с груди Корецкого, схватил того за полы и рывком поднял с полу.

– Господа, угомонитесь! Пан Вольдемар, постыдился бы ты, ведь царевич – наш гость! – воскликнул было Мнишек, но Корецкий, красный, словно переваренный рак, завопил, уж вовсе не владея собой:

– Пусть этот ублюдок покажет свою доблесть! Его безумного папашу бил наш великий Баторий – ну а я побью сына!

Надобно сказать, к чести гостей, что никто из них в эту минуту не приосанился, вспомнив победы Стефана Батория над Иваном Грозным и расхожее мнение, что, если бы не безвременная смерть неистового поляка, границы Московии и Польши весьма изменились бы. Все были слишком обеспокоены развернувшейся непристойной сварой.

Пан Мнишек сокрушенно покачал головой. Пакость насчет насекомых – это погано, но переживаемо. Потерянное (а скорее украденное кем-то из слуг, подкупленных Корецким) и прочитанное вслух письмо Марианны – ужасно. Но куда хуже всего этого, вместе взятого, оскорбление, нанесенное памяти Ивана Грозного. Теперь Димитрий просто обязан сразиться с Корецким. И если Мнишек не хочет выставить своего гостя трусом и ублюдком, он не может остановить дуэль…

А между тем паны, опытные в подобных делах (ведь в те неистовые времена частенько случались дуэли по поводу и без повода, и каждый знал, как вести себя при внезапно вспыхнувшей смертельной ссоре), уже вывалились из залы на улицу и вывели противников. Было решено стреляться – гостям не терпелось узреть победителя, а рубка на саблях может затянуться.

Мнишек и глазом моргнуть не успел, а уж две карабели были воткнуты в землю, означая барьеры, и секунданты разошлись к противникам. Единственное, что радовало в эту минуту воеводу сендомирского, – что рядом с Димитрием стоял Константин Вишневецкий. Уж этот по крайности удостоверится, что пистоль Димитрия будет заряжена как надо. А ведь еще неизвестно, умеет ли москаль вообще стрелять!

---

36 Фокусник, искусник.