Царица без трона

– А ляхи, коих ты сюда без счета нагнал? – вмешался третий стрелец. – Знаешь, какие слухи ходят о том, что ты им посулил отдать? Всю страну разграбишь…

– Знаешь загадку: ног нет, а ходят, кулаков нет, а наповал бьют? – спросил Димитрий.

– Не, не знаю, – растерялся стрелец. – А что это?

– Слухи! – усмехнулся Димитрий. – Те самые, которым ты веришь. Тошно на вас смотреть: мужики, а, словно старые бабы, занимаетесь лжами, баснями и сказками. Ну назови хоть одну волость, хоть одно княжество, которое я ляхам отдал! Молчишь, потому тут и сказать нечего. Ни пяди русской земли я никому не отдал и отдавать не собираюсь. И вот что еще… Сам посуди: пришел я в Польшу нищ и наг, а ушел оттуда с огромным войском. На чьи деньги это все было устроено? На ляшские, верно? То есть пока что я с Польши потянул немало, а не она с меня. Ну а что сулил им много… Так ведь на то поговорка есть: пока тонут, топор сулят, а как вытащат, топорища жаль.

Стрельцы засмеялись. Это было им понятно: пообещать, но не выполнить, особенно если речь идет о ненавистных ляхах. Да этот царь не так прост, как кажется! Такой царь им по нраву.

Димитрий же в это мгновение порадовался собственной предусмотрительности, что не взял на нынешнюю встречу со стрельцами никого из своих польских друзей. Вообще из иноземцев был только Маржерет со своими алебардщиками, а на них можно положиться: будут немы как могила. Прежде всего потому, что понимают только пяток-другой русских слов, не больше: «Стреляй! Коли! Смирно! Отставить!» – ну и всякое такое.

– Говорят, польской девке несметные богатства шлешь! Еретичке, богоотступнице! – донесся новый выкрик, и тут собравшиеся могли заметить, что глаза царя впервые блеснули гневом.

– Отчего ж это она богоотступница? Она от своего латинского Бога не отступила, сохранила веру в него. Вот когда приедет и примет нашу веру… А между тем я убежден, что латинская вера такая же, как наша. Латины ведь тоже во Христа веруют.

Еще кто-то открыл рот, желая прервать царя, но Димитрий не собирался углубляться в церковные догматы.

– А что до подарков… – сказал задумчиво, переводя разговор подальше от опасных поворотов. – Она ведь невеста моя. Вот вы небось на ярмарке своей невесте купите и бусы, и колечко, и серьги, и яблочко наливное, и пряник-медовик. Ну и я своей невесте шлю подарки. Только, братцы, уж не взыщите – кесарю кесарево… – И он развел руками с таким потешным выражением, что стрельцы засмеялись. Ну нельзя же, в самом деле, взыскивать с государя за то, что он не покупает своей невесте дешевые бусы на ярмарке!

– А вот еще что сказать хочу… – заторопился тот стрелец, который говорил основательнее всех. – Сказывают знающие люди, ты нас хочешь в чужие земли вести воевать. Это отчего ж? Мы на это не согласны – Бог весть где головы складывать!

– А на что ж вы, господа служилые люди, согласны? – сладким голосом вопросил Димитрий. – На печи лежать да чтоб баба под боком? Сладко есть, хмельно пить? И против царя своего бунты бунтовать? На сие вы согласны? А ведь это участь крестьянушек, а не служилых. Вспомните, как в народе сказано: кто с дерева убился? – бортник; кто в реке утонул? – рыболов; кто в поле лежит? – служилый человек… Судьбина ваша такова – в поле лечь во славу отечества. В чужом поле – во славу своего отечества. Да, поведу вас воевать! Татарию воевать, это уж непременно. Завоюю Азов, освобожу от турок Крым и возьму в плен татарского царя. Самое время ему у нас на цепи посидеть!

Стрельцы одобрительно зашумели. Они осмелели, разошлись, из толпы слышались еще какие-то вопросы, но Димитрий непрестанно ловил на себе тревожные взгляды Басманова и Маржерета и понимал, что игру со стрельцами пора заканчивать. Он приободрил их, внушил доверие к себе – но довольно. Теперь пора вернуться к тому, ради чего он их тут всех собрал.

– Но будет болтать, – сказал он с неожиданной суровостью, ощущая, как с каждым его словом никнут головы стрельцов, испугавшихся суровости того, кто только что с ними говорил как добрый брат, а теперь взял тон непреклонного отца. – Вижу я: что бы ни говорил, что бы ни делал – вам все не по нраву. Взятки запретил судейским брать – плохо! Помещики крестьян лишаются, если не кормят их, – плохо! Сам лично челобитчиков принимаю, никого не гнушаюсь – плохо! Даже, видать, то плохо, что с вами тут говорю. Надобно было отдать вас на расправу и казнь, как мятежников.

– Мы не мятежники! – послышались выкрики. – Мы ничего не знаем! Нам головы возмутили, а мы поддались. Покажи нам тех, кто тебя убить умышлял, мы с ними поговорим по-свойски.