Царица без трона

Петр Басманов ненавидел молодого Хворостинина до дрожи. Надо быть, оттого, что смазливой рожей и повадками греховодник напоминал Петру его собственного отца – Федора Басманова, который был равно склонен к связям и с мужчинами, и с женщинами, являясь позорищем своего рода так же, как молодой Хворостинин был позорищем своего. Во всяком случае, Басманов никогда не упускал случая дать этому стебаному миньону пинка под его женственный зад или отвесить хорошую заушину. Нынче князьку-мужеложцу перепало и то и другое, и только потом Басманов вспомнил о том, что привело его – среди ночи, полуодетого, встревоженного – в государевы покои. О, отнюдь не любовные забавы!

– Стрельцы бунтуют, государь! – быстро сказал он. – В Кремль лезут!

– Много их? – вскочил с постели Димитрий и натянул широкие польские шаровары.

– Около сотни. Во дворе кипят, а прорвались пока семеро, не больше. Вот не послушал ты меня, когда я просил, умолял охрану усилить!

Димитрий приблизился к окну.

– Погоди, успокойся, – попросил верного товарища. – Если б они хотели, они уже б все тут смели и разметали. Просто попугать меня пришли, да ведь меня так легко не запугаешь!

И, опередив Басманова, он вышел в комнату, примыкающую к спальне. От дверей тотчас отскочили два капитана трабантов, охраняющих непосредственно опочивальню государя: Теодор Брензин и Роман Дурофф из полка Маржерета. Отсалютовали своими протазанами. Лица спокойные, глаза холодные. Молодцы немцы, или кто они там, – ничем их не проймешь.

– Где эти семеро? Покажите! – скомандовал Димитрий.

Басманов медлил.

– Да что такое? – начал сердиться государь. – Побили их, что ли?

– Побили, но не до смерти, – успокоительно махнул рукой Басманов. – Тут другое… Еще когда они рвались в покои, впереди них знаешь кто шел? Андрюха Шеферединов! И с ножом был.

Димитрий недоверчиво вскинул голову.

– Ты не бредишь ли? – спросил холодно. – Как мог Шеферединов…

Он осекся. Как мог Шеферединов – тот самый, который убивал Марью и Федора Годуновых ради него, Димитрия, – теперь прийти убивать его же самого?!

– Я тебе давно говорю, что зреет беда вокруг, что мутит кто-то людей. Не знаю имен заговорщиков, однако они явно перекупили Шеферединова. Теперь он сбежал, но это не значит, что он не может тебя подстеречь где-то в укромном углу.

– Чего ты от меня хочешь-то? – вскричал Димитрий, сам толком не понимая, на кого больше злится: на себя или на Басманова.

– Охрану усилить. Стрельцов разоружить и их полки перестроить, перетасовать. Пойми: в случае беды на них нельзя рассчитывать!

– Ну вот… – растерянно развел руками Димитрий. – Ты же сам над восемью тысячами стрельцов начальствуешь, а послушать тебя, так никому верить нельзя. Все предатели! С кем же я останусь?

– Со мной, – вскинул голову Басманов. – Я буду тебе верен до смерти, никогда тебя не покину, однако Христом Богом прошу насчет стрельцов – остерегись!

– Уговорил, – кивнул Димитрий. – Только я с ними хочу раньше поговорить. Они чего добивались – видеть меня? Ну не среди же ночи. Скажи – почивает-де государь. А завтра пускай пожалуют на двор, который отведен для диких забав. Вот там я с ними охотно повстречаюсь.

Конечно, он и глаз не сомкнул: лежал, смотрел в потолок, думал, как встретится со стрельцами, что им скажет, что сделает. Думал о Марине, о Ксении… Тому уж больше месяца, как ее здесь нет, а Марина все еще не выехала из Польши в Россию. Недавно Сигизмунд прислал письмо «брату нашему, московскому кесарю Димитрию» – прослышав, что нареченная невеста все еще не отправилась к будущему супругу, спрашивал, не желает ли «брат наш государь» жениться на его, короля, родной сестре и впрямь сделаться ему братом. Димитрий переправил письмо в секретном пакете с нарочным в Польшу – в собственные руки Мнишку отдать. Может быть, теперь пан сендомирский воевода почешется, побеспокоится? А королю в утешение и в придачу к отказу были отправлены самые щедрые, богатейшие дары: сорок сороков соболей, лисиц, бриллиантовый перстень, лук, колчан и стрелы, оправленные золотом, три коня: один ногайский с седлом, другой под персидской попоною, третий под бархатной…

Вот так и прошла ночь в бессонных размышлениях, однако утром Димитрий вскочил бодрым. Велел приготовить медвежью забаву. Он частенько устраивал ее для послов, у которых ноги подкашивались от одного только медвежьего рычания (ничего, пусть понимают, что такое русский медведь, и трепещут его!), однако сейчас на дворе были только свои.