Повелитель разбитых сердец

Откуда он здесь взялся, дамский угодник, скандальный художник Максвелл Ле-Труа?

Ну, видимо, из Парижа, откуда же еще ему взяться.

А зачем он здесь?

Вопрос, конечно, интересный…

Среди множества предположений мелькает, разумеется, и такое: он явился сюда, чтобы повидаться со мной. Типа, влюбился с первого взгляда, признался в этом Николь, ну, она и выдала ему место моего пребывания. А через стену он полез для пущей романтичности, ибо стучаться с парадного крыльца – просто пошло.

Да, да, да… А с кем он разговаривал в бистро на Монторгей – забыла?

В следующую минуту Максвелл прыгает со стены. Слышу вкрадчивый звук, с которым он приземлился. Не сломал ли каким-то небесным произволением ноги? Нет, не сломал. Слышу, как он идет по двору, но не могу выглянуть, понятное дело: ведь стоит ему вскинуть голову, как он увидит мою дурацкую физиономию в окне.

Впрочем, и не глядя, не составляет труда догадаться, что он делает: пытается открыть сарай. И делает это очень просто, ведь я, собираясь взяться ближе к вечеру за грабли, оставила в замке ключ.

Вот дура! Разве не научило меня вчерашнее сидение в погребе, что нельзя, нельзя оставлять ключи в замках!

А кстати, о вчерашнем сидении. Не Максвелл ли запер меня в погребе? Он что-то искал в доме, потом прибежала Жани и спугнула его. Но он явился сегодня, чтобы закончить начатое.

Не исключено. Ведь прозвище этого типа, как мне сообщила Николь, «Король старьевщиков»!

Мне без разницы, что он ищет и что хочет стащить. Я не собираюсь грудью бросаться на защиту брюновского антиквариата. Я хочу одного: как можно скорей выбраться из этого дома. Если вчера Максвелл хладнокровно запер меня в погребе, то что он сделает сегодня, если я, на беду, попадусь ему на глаза, живая и здоровая помеха?

И еще вопрос: один ли он прибыл из Парижа? Что, если в кильватере притащился мой старинный дзержинский знакомый?

Я со страшной скоростью одеваюсь (хорошо еще, что заблаговременно сложила на стуле чистую одежду!) и, чуть касаясь ступенек, слетаю на первый этаж. Господи боже, какое же все рассохшееся в этом доме, как все скрипит, кошмарно скрипит! Мне кажется, скрип доносится и во двор, где шурует в сарае Максвелл.

Но я уже почти у цели. Еще два-три шага – и я выскакиваю на террасу.

Внизу, у ворот своего дома, стоит Клоди, которая болтает с каким-то очень плотным, высоким, загорелым мужчиной.

– О, привет, Валентин! – радостно машет мне Клоди. – Вы не знакомы с Жильбером? Это сосед Николь, муж Жаклин.

У меня возникает ощущение, что на самом кончике языка Клоди ловит опасную фразочку-дополнение: «и любовник Жани». Однако меня сейчас мало интересуют муленские амурные сплетни. Я смотрю на Жильбера. У него такой горбатый нос, словно в прошлой жизни обладатель его был коршуном… У него такие волосатые руки и ноги, придающие ему еще более свирепый облик…

Вот только грабель в руках нет!

Итак, шарился по саду Жани именно Жильбер. Или у них и впрямь настолько близкие отношения, что она призналась ему в убийстве Лоры, или он явился отыскать улику по собственной инициативе.

И так хорошо, и этак неплохо. Одно и в самом деле радует: я его в том саду видела, а он-то меня – нет! Значит, во мне никакой опасности не чует. Хоть его можно не бояться.

Однако давненько я не видела в обращенных ко мне глазах такого клинического изумления, какое наблюдаю в глазах Жильбера.

– Ва-лен-тин? – переспрашивает он, натурально заикаясь. – А где Николь?

– О, она уехала, – машу рукой на манер булгаковского Фагота. – Еще вчера утром. Она, знаете ли, уже давно в Париже.

– Но как же? – продолжает активно недоумевать Жильбер. – Час назад я видел ее на крыльце. Я поздоровался с ней, и она ответила…

– Это была я, – признаюсь стыдливо, что ввела в заблуждение хорошего человека. – Я тут траву полола.

– Вы?! – Глаза Жильбера, и без того очень яркие и выпуклые, просто-таки готовы вылезти из орбит.

А что я такого сказала?

– Это были вы?! Но я решил… я потом посмотрел в щелочку и увидел, что машины в гараже нет… Я решил, что Николь закончила работу и уехала в Нуаер или Тоннеруа в магазин. Поэтому я… Я думал, что в доме никого…

Тут он, такое впечатление, спохватывается и замолкает на полуслове.

Однако сказанного вполне довольно, чтобы я поняла: Жильбер огорчен не столько тем, что я – не Николь, но, прежде всего, тем, что в доме, который он считал пустым (даже в гараж в щелку заглядывал, проверял, на месте ли машина хозяйки!), кто-то оказался.