Повелитель разбитых сердец

– Ну конечно, рассказала! – хмыкает Максим Николаевич.

Боже, неужели я опять произнесла свои мысли вслух? Нет, я ничего не понимаю!

– Погодите-ка, но ведь мне сказали, что вы арестованы! Вас забрали в Чеку! Вы погибли! – восклицаю я.

Мгновение Максим Николаевич смотрит на меня пристально, и усмешка тает в его темно-голубых глазах. Потом он говорит:

– Тут невольно возникает два вопроса. Первый – кто вам об этом сказал? И второй – вы, кажется, намеревались воспользоваться моим отсутствием? Надеюсь, вы не очень огорчены, что я чудом бежал и остался жив? Хотя это уже третий вопрос…

У меня вдруг наворачиваются слезы на глаза. Боже ты мой, да я вовек не забуду, как стиснулось мое сердце, когда я узнала о том, что его арестовали! Показалось, будто я утратила что-то самое дорогое… Хотя как можно утратить то, чего никогда не имела? Но я ему ни за что этого не скажу, никогда! Поэтому я стараюсь отвечать как можно суше:

– О том, что вы арестованы, мне сообщила одна девушка, горничная Дуняша, которая была приятельницей вашей Аннушки. Благодаря ей я и попала в прошлый раз в вашу ванну, за что прошу меня великодушно простить.

– Господь с вами, за что ж прощать-то? Мне даже приятно, – отвечает любезный хозяин. – Жаль, не могу сказать: всегда пожалуйста, ибо ни квартира, ни ванна мне более не принадлежат. Однако я настаиваю на дальнейшем объяснении. Уж простите, ежели кажусь вам докучливым, однако вслед за вами мне нанесла визит некая особа, в которой я предполагаю виновницу ужасных неприятностей, которые постигли мою семью. Вы ее помните?

– Вы имеете в виду Елену Феррари? – уточняю я. – Еще бы не помнить!

Я даже не предполагала, что человеческое лицо может так мгновенно измениться! Секунду назад Максим Николаевич смотрел на меня почти дружески, но сейчас его лицо словно бы заледенело. Я не могу этого вынести! Будь что будет, пусть я покажусь ему сумасшедшей, но я не могу допустить, чтобы он смотрел на меня как на врага!

– Ради бога, – бормочу я, – вы меня неправильно поняли. Я не знакома с ней. Просто видела случайно. О ней рассказывала мне ваша сестра.

– Ася? Вы знали Асю? Откуда? Каким образом?

Я торопливо, с пятого на десятое, рассказываю все, что знаю. О том, как мы познакомились с Асей в приемной Предварилки, о надежде, которую заронила в ее душу, по всей видимости, Елена Феррари, о том, как эта надежда рухнула и погребла под собой всю Асину жизнь. Я говорю – и вижу, как тает лед в обращенных ко мне глазах Мансурова. Мне кажется, подобно тому, как в них возвращается дружеское выражение, ко мне возвращаются силы и сама жизнь. Стараясь продлить, удержать это блаженство, я говорю, говорю, не могу остановиться. Я рассказываю о том, как пыталась выкупить жизнь брата и как мне это не удалось, я рассказываю об обыске в моей квартире и о смерти Дуняши. Наконец я рассказываю о седой женщине, отдавшей бедной девушке мятую бумажку со словом «Вода»…

– Вода! – восклицает Максим Николаевич. – Боже мой, вода! Неужели вы выбросили эту бумагу? Или нет? Где она?

Я достаю из кармана еще более измявшееся письмо Борисоглебского и протягиваю Максиму Николаевичу.

– Простите, очень прошу вас, простите… – твержу я все одно и то же. – Я не хотела, я нечаянно прочла это письмо. Такая случайность… – Путаясь в словах, я излагаю историю своего обморока, говорю про мокрый платок, про трамвай, про бегство с принудительных работ. А потом, уже не в силах остановиться, выпаливаю все свои выводы, объясняю, как и каким образом поняла смысл письма, после чего и решилась прийти в эту квартиру.

– То есть вы полезли на крышу, чтобы отыскать за трубой нечто… какое-то сокровище? – спрашивает Максим Николаевич.

Чувствую себя дура дурой, какой-то вульгарной искательницей кладов. Чужих кладов, что самое отвратительное! Чуть ли не мародершей!

– Тетрадь… – лепечу я. – Там написано о тетради. Из… извините меня. Я понимаю, что зря пришла сюда. Мне лучше уйти!

Отворачиваюсь, не в силах более вынести унижения, резко встаю и даже успеваю сделать шаг прочь, но не более – Максим Николаевич хватает меня за руку.

– Погодите-ка, – говорит он. – И куда вы пойдете сейчас? Насколько я понял, дома вам лучше не появляться?

Да… Я об этом совершенно забыла. У меня подгибаются ноги.

Уж не собралась ли я упасть в обморок третий раз за день? Смутно ощущаю, что меня куда-то ведут и усаживают. Потом в руке у меня оказывается что-то, остро пахнущее. Я почти забыла этот запах. Да ведь это… сыр! Кусок хлеба с сыром!