Год длиною в жизнь

«Но процесс эсеровских вождей еще впереди, – с интересом читал Храмов показания Русанова, по-журналистски, художественно написанные. – Пока же на дворе осень девятнадцатого года. Узнав о неудаче со взрывом, Верин на время затаился и никаких враждебных выпадов не предпринимал. Однако хватило его ненадолго. 14 октября Ленин подписал постановление комиссии «Малого» Совнаркома по использованию денежных бумажных ресурсов страны. Задача перед комиссией ставилась грандиозная: в срочном порядке ликвидировать все аннулированные Совнаркомом процентные бумаги прежних правительств. Попросту говоря, сжечь «царские деньги»…»

Насколько знал Храмов, в Энске акция была проведена с выдумкой. Сжечь предстояло кредитные билеты, облигации займов, акции, купоны царского казначейства, «романовки» и «думки». Их и сожгли, всю зиму отапливая различные советские учреждения, а также баню на улице Ковалихе, куда частенько хаживало городское начальство.

«Имелось распоряжение правительства о полном уничтожении всего «энского запаса» ценных бумаг, – писал Русанов. – Однако в это же время на европейских биржах произошел массовый выброс «романовок» и «думок». Они были еще в большой цене, и лица, продававшие их, получили немалую прибыль. Тогда предполагалось, что дензнаки попали в Европу через Прибалтику и Финляндию и поступили из казанского золотого запаса, перехваченного белогвардейцами. Но есть данные, позволяющие предположить, что они тайными путями переправлялись из Энска. Мешки похищались непосредственно из котельной бани на Ковалихе, для чего под стеной был вырыт подземный ход, ведущий в сарай с углем. Непосредственное отношение к обеспечению секретности уничтожения денег имел отряд чекистов, которым командовал Верин. По некоторым сведениям, он часто оставался в помещении котельной один. Пользуясь своим служебным положением, он обеспечивал хищение ценных бумаг, вместо которых сжигалась обычная резаная бумага, которую, согласно приказу того же Верина, тайно доставляли из находящейся неподалеку типографии. Что касается средств, которые были выручены за проданные на европейских биржах «романовки» и «думки», то они перечислялись на счет некоего Гаврилова в банке «Crйdit Lyonnais». Гаврилов – один из псевдонимов товарища Юрского, известного прежде как Андрей Туманский. Юрский с 1919 года постоянно курсировал между нашей страной и заграницей, где исполнял особые задания…»

Тут донос Русанова обрывался. Более поздних материалов в деле не было, кроме пресловутой справки о сердечной недостаточности. Видимо, когда Русанов дописал эту оборванную на середине строку, ему внезапно попала вожжа под хвост – и он кинулся осуществлять ту самую попытку к бегству, которая стоила ему жизни. А может быть, что-то другое там произошло, в кабинете следователя Полякова в тюрьме на Арзамасском шоссе? Тайна сия велика есть, темна вода во облацех, никто теперь ничего не узнает, мертвы и Русанов, и Поляков.

А впрочем, неважно. И сами Русанов и Поляков не важны. Важны деньги, которые прилипли к рукам Юрского. И важны передвижения Риты Ле Буа, его бывшей знакомой, по Стране Советов…

Деньги, если показания Русанова не вымысел, если они и в самом деле прилипли к рукам Гаврилова (Юрского, Сазонова), находятся сейчас в банке «Crйdit Lyonnais», недоступном любому нормальному советскому человеку. А вот Рите Ле Буа они доступны. Или… Бредовая, конечно, мысль, но в качестве превентивной версии вполне сойдет. Что, если банковский счет в упомянутом «Crйdit Lyonnais» Юрский завещал своему сыну, назначив Риту Ле Буа душеприказчицей? И теперь она пытается или добиться от Павлова доверенности на распоряжение деньгами, или вообще заставить рвануть в Европу, поближе к папенькиному наследству?

Звучит, конечно, авантюрно. Вернее, в духе авантюрных романов. Ну просто книжка «Наследник из Калькутты»! Однако донесение Ждана про разговоры о кладе, который Павлову оставил в наследство отец… Это треп? Или не треп?

Судя по информации из Олкана и Х., Павлов не делает никаких попыток сорваться с места и ринуться получать какое-либо наследство или искать клад. Съездил в Х., похоронил мать – и вернулся на железнодорожную станцию, где работает кочегаром.

Неужели Рита Ле Буа выманила у него доверенность? И теперь она – распорядительница счетов Гаврилова (Юрского, Сазонова)? Если да, то где она держит доверенность? Кому-то передала на хранение? Прячет среди своих вещей в гостинице?