Год длиною в жизнь

– Не переживай, – усмехнулся Лесной, глядя на Валерия. – Никого мы ничего не лишим. Я уже позвонил в милицию. Теперь им деваться некуда. Они устраивают облаву сегодня в десять вечера.

– Ну вот! – развел руками Валерий. – И все лавры, значит, сержантам милиции достанутся? «Спи, страна, бережет твой покой милицейский сержант»? Или почести выпадут майорам с усталыми, но добрыми глазами?

– Да зачем нам почести, Валерка? – Лесной встал, показывая, что спор окончен. – Мы же ради идеи. И ради справедливости. Ладно, хватит болтать, пора ехать. В Сормово пока дотащимся… Не хочу опоздать. В последнее время я что-то разуверился в нашей милиции, которая нас бережет. Если правда окажутся там какие-нибудь привилегированные особы, как бы в отделении не начали пыль под ковер заметать, чтобы не ссориться с властями предержащими. Мы должны присутствовать там для того, чтобы защитники закона именно что исполнили свой долг, а не увильнули от этого. Все, ребята, не задерживаемся! Мы должны успеть ровно к одиннадцати.

Они успели к десяти. Они уже в половине десятого были в укромном сормовском проулочке! И все же они опоздали.

1941 год

Алекса забрали под вечер, во время обеда.

– Мадам, вас к телефону! – заглянула в столовую горничная. Вид ее был испуганным.

– Кто это, Катрин?

– Мне кажется, мадам Коренефф. У нее какой-то странный голос…

– Извините. – Татьяна с трудом поднялась со стула. Как только услышала сегодня по радио речь Геббельса о вторжении в Советский Союз: «Сегодня в пять утра наши славные войска… Сопротивления пока нет, продвижение внутрь страны идет усиленным темпом…», у нее словно бы что-то воткнулось под лопатку с левой стороны – да так там и осталось.

«Ранний радикулит!» – с пафосом провозгласила бы еще вчера свекровь, которая Татьяну терпеть не могла. Сегодня она промолчала.

«Это нервы», – усмехнулся бы свекор, который относился к невестке весьма насмешливо. Но сейчас он только вздохнул.

«Это сердце», – пробормотал бы муж, который ее обожал. Сегодня он тихо сказал:

– Танечка, успокойся, моя хорошая, Россией они подавятся. Для Гитлера губительная ошибка, что он полез в Россию.

– Подавится и сломает зубы! – с кровожадным выражением поддакнула Рита.

Татьяна окинула взглядом сидевших за столом. Свекровь – наполовину полька, наполовину русская – уехала из России почти сорок лет назад, ее муж, француз, был там только в начале века, да и то проездом, Алекс не ездил в Россию никогда, Рита родилась в Париже. Она сама… Ей было восемнадцать, когда они с матерью перешли китайскую границу и оказались в Харбине, покинув Россию навсегда. Их всех свел вместе случай, трагический случай. Сегодня, несмотря на всякие «цап-царапки», как это называла Рита, они вдруг впервые почувствовали себя одной семьей.

– Россия… – пробормотала Эвелина задумчиво. – Не могу сказать, чтобы я задыхалась от приливов патриотизма, но Гитлера своими бы руками придушила.

Татьяна слабо улыбнулась на слова свекрови и подошла к телефонному аппарату, стоявшему на высокой антикварной тумбе у окна.

Еще поднося трубку к уху, услышала всхлипывания. Ирина Коренева, ее подруга, рыдала в голос.

– Ира, Ирина! Что-то случилось?

– Таня, они только что увели Николая!

Николай был мужем Ирины, инженером с «Рено». Его увели… Кто, куда?

– Ирина, что ты говоришь? Я не понимаю.

– Его арестовали! Они берут всех русских! Всех, слышишь? Петра Андреевича Бобринского уже забрали, Масленникова, князя Красинского, генерала Николая Семеновича Голеевского… И адвоката Филоненко, и отца Константина Замбрежицкого, настоятеля церкви в Клиши, и еще…

– Что это значит? – испуганно спросила Татьяна. – Подожди, Ириночка, не плачь, произошло какое-то ужасное недоразумение!

– Таня, – сквозь слезы выкрикнула Ирина, – я не знаю номера Угрюмовых, позвони им! Ниночке надо позвонить, слышишь? Скажи…

Разговор прервался. То ли Ирина трубку бросила, то ли разъединили на линии. Теперь такое случалось часто.

Татьяна положила трубку, и тут же раздался звонок.

Бросилась к телефону снова:

– Алло, Ириночка, я слушаю!

Но в трубке продолжались гудки. Ах, да ведь это в дверь звонят!

Процокали каблучки горничной в прихожей. Щелкнул замок:

– Вы к кому, господа? Ах, Боже! Медам, мсье! Здесь солдаты!