Год длиною в жизнь

– Какое алиби? – изумился Георгий. – Я имел в виду, что останусь здесь… – И он обвел номер рукой. От собственной наглости у него кружилась голова. И страшно было так, как никогда в жизни. – Как же мне теперь уйти отсюда? А вдруг дежурная увидит? Еще арестуют, пришьют попытку грабежа. А вас какой скандал ждет… Нет, я лучше останусь.

– Во имя заботы о моей репутации?

– Ну да, – кивнул Георгий, про себя подумав: «Что я несу? Что со мной происходит?»

– Вы меня, похоже, шантажируете? – сказала Рита, отстраняясь от притолоки и подходя к кровати. – Напрасно. И заботиться о моей репутации не нужно. Я и сама-то перестала о ней заботиться лет этак… двадцать пять назад, когда мне было пятнадцать. С чего бы вам суетиться?

«Пятнадцать плюс двадцать пять – сорок. Ей что, сорок лет? Ну и ну, выглядит лет на десять меньше. Даже на пятнадцать! Сорок… это много? Да будь ей хоть шестьдесят! Да будь она хоть негром преклонных годов… В смысле, негритянкой. Нет, с негритянкой я бы не смог, тем более – преклонных лет. Господи, о чем я думаю! Я совсем спятил! Да. Спятил. Из-за нее».

– Ну, вот что, – медленно заговорила Рита, вглядываясь в неподвижно стоящего Георгия. Он был рад, что луна светит ему в спину и она не может разглядеть выражения его лица. Можно представить, что там, на том лице, написано! – Я пойду умоюсь, а вы воспользуйтесь случаем и поищите то, что вам поручено найти. Только, уверяю вас, труд совершенно напрасный. Все это – домыслы вашего ведомства. Цель моего приезда в Россию… ах, простите, в Советский Союз, конечно… самая невинная. Я хотела вручить награду Федору Лаврову и узнать кое-что о моих предках, которые жили в Энске. Есть, конечно, некая ирония судьбы в том, что именно вас, Георгия Аксакова, сделали исполнителем столь отвратительного поручения, но что же делать… В самом деле, судьба насмешлива! Десять минут вам хватит, чтобы обшарить мои вещи? Больше я вам дать не могу, очень устала и хочу спать. Но, думаю, вы управитесь, вещей у меня немного. Тем более что обыск в моем номере проводился уже столько раз, что все тайники могли быть выявлены давным-давно. А впрочем, я понимаю, что вы действуете не сами по себе, а по приказу. Поэтому – bon courage, bon chance, как говорят французы. Надеюсь, выйдя из ванной, я не застану вас в своем номере? Прощайте, мсье Аксаков.

И она, резко повернувшись, скрылась в ванной. Зашумела вода.

Георгий стоял, как столб. Еще ни разу в жизни он не был так потрясен, как сейчас. Сначала до него даже не дошло, что имеет в виду Рита. Потом дошло-доехало, за кого она его приняла…

Позор, какой позор! Да неужели он похож на кагэбэшного стукача?

…В редакцию «Рабочего» иногда приходил невысокий молодой человек с приличным выражением лица. В руках он всегда держал красную папку. Звали его Лев Аверьянов. Все знали, что он – куратор редакции от известной конторы. У всех идеологических организаций были свои кураторы. Аверьянов общался с редактором, выясняя истинное лицо каждого сотрудника, но по редакции витали легкие слухи, что основную информацию об этих самых лицах ему поставляет какой-то сексот, попросту – тайный стукач. Кто? Неведомо! Может быть, бухгалтер Светлана Ивановна, бывшая радистка-разведчица. Может, уборщица Светка Фомина. Может, завхоз Николай Васильевич. А может, ответсекр Павел Васильевич, человек необычайно общительный, способный разговорить самого угрюмого и неразговорчивого из людей.

Вообще жизнь научила Георгия, что сексотов кругом гораздо больше, чем можно подумать. Причем как завербованных, платных, так и добровольных. Они исключительно по зову сердца пишут анонимки (и не анонимки тоже!) куда попало – в райкомы, парткомы, месткомы, в милицию, в КГБ… Но никому и никогда не взбредала в голову такая блажь: заподозрить в наушничестве и доносительстве его, Георгия Аксакова!

И вот теперь – взбрела. И кому… Как же теперь жить? Как доказать ей, что она ошибается?

Ноги Георгия подкосились, он плюхнулся куда-то – оказалось, на кровать. Ткнулся лицом в подушку. Наволочка легонько пахла духами.

Он безотчетно отогнул одеяло. Простыня тоже пахла духами и еще чем-то прохладным и дразнящим. Это был запах ее тела! Недосягаемого, недостижимого… Никогда не коснуться ее, потому что она его ненавидит, презирает. Она его оскорбила! Да как она могла подумать о нем такое? Кто ей дал право?

Вскочил, ринулся в коридор, рванул дверь, за которой уже не шумел душ.