Год длиною в жизнь

Максим несколько мгновений недоверчиво поглядывал на нее исподлобья, потом медленно, словно нехотя, кивнул:

– Ну… хорошо… – И внезапно глаза его заблестели: – Не просто хорошо – отлично! Ты такая умница, моя девочка, ты просто великолепно все придумала!

«Полотно импрессиониста» – его лицо – так и сверкало буйством красок: белая кожа, яркий румянец, зеленые глаза, черные брови, рыжие кудри… Рита с обожанием смотрела в зеленые глаза и думала, что они с Максимом, пожалуй, поторопились одеться. А впрочем, долго ли раздеться вновь? Подумаешь, дело нехитрое!

И вдруг «полотно импрессиониста» словно белой пудрой присыпали. Краски поблекли, зеленый огонь в глазах погас. Рыжие кудри будто обвисли и вылиняли.

– Ну, что опять? – вздохнула Рита. – Что опять не так?

– Все так, – пробормотал Максим. – Все так, но я… я уже сообщил Антону о венчании. И назвал место и время.

– Ну так скажи ему, что ты просто пошутил, что никакого венчания нет, – начиная сердиться, проговорила Рита. – Наври ему, только и всего!

– Как я могу? – сказал Максим с таким выражением, словно ему предложили совершить кражу статуи Богоматери из собора, по меньшей мере, Нотр-Дам де Лоретт, не говоря уже о Нотр-Дам-де-Пари. – Как я могу?!

Мгновение Рита смотрела на него неподвижными глазами, а потом слезы так и хлынули.

– Ну тогда скажи ему, что свадьбы не будет! – крикнула она. – Свадьба отменяется! Скажи, что невеста тебе отказала!

И она ринулась к двери, но Максим перехватил ее, стиснул в объятиях.

– Никогда… – забормотал он, утыкаясь носом в Ритины русые кудри, – никогда не смей так со мной говорить! Никогда не кричи на меня! И если ты только подумаешь о том, чтобы меня бросить, я тебе голову оторву! Немедленно!

Они целовались как безумные, спеша помириться как можно скорей, сами испугавшись той черной тени, которая на миг пролегла меж ними. Они расстались не прежде, чем тысячу раз дали друг другу клятву презреть ради своей любви все остальные клятвы и обещания. Максим согласился заморочить голову Антону, Рита повторила, что перейдет в другую группу, чтобы не искушать бедного Огюста попусту. У них устали губы от поцелуев, и до наступления комендантского часа времени оставалось в обрез, когда они наконец разбежались. Завтра в пять вечера назначено было их венчание, после которого они будут неразлучны на веки вечные…

1965 год

«Дорогая моя доченька, Сашенька! Не думала я уже, что выпадет случай поговорить с тобой. И хоть не судьба нам повидаться, я часто смотрю на твою фотографию – и думаю о тебе, и мысленно к тебе обращаюсь. На той фотографии тебе только четыре года. Вот все, что у меня сохранилось на память о тебе. Не хочу опорочить память твоего покойного отца, но именно его вина в том, что мы с тобой не виделись ни разу за все эти долгие годы! Нет, я не вправе говорить о нем дурно, ведь он вырастил и тебя, и милого Шурку. Теперь они оба на небесах, вместе с моими сестрами, Олимпиадой и Лидусей, и оттуда, конечно, наблюдают за нами и диву даются причудам жизни, которая хоть и не позволила нам встретиться, но все же предоставила мне возможность послать привет тебе, мое дорогое, любимое дитя.

Ты сейчас взрослая женщина, у тебя есть дочь и внуки, как нам сообщил мсье Лавров. Странно, причудливо складывается жизнь, верно, доченька? У меня дрожат руки, в которых я сжимаю микрофон, в точности как в ту минуту, когда впервые взяла тебя на руки! Знаю, ты не поверишь, если я скажу, что не было в моей жизни дня, когда бы я не вспоминала тебя и Шурку. Когда я разговаривала с моим младшим сыном Алексом, я, чудилось, разговаривала с вами. Я целовала его – и целовала вас. Я наказывала его – и наказывала вас. Я сидела ночами над ним, хворающим (он рос очень болезненным мальчиком!), меняла компрессы, давала целебные отвары – и в то же время лечила вас, ваших горячих лбов касалась своими прохладными губами, ваши потные ручки сжимала в своих ладонях.

Ты можешь не поверить мне, Сашенька. Это твое право. Но ты прожила на свете много лет и знаешь, наверное, теперь, что жизнь – куда сложней, чем может показаться на первый взгляд. Она порою подставляет нам такие подножки, о которые может споткнуться даже самый строгий человек. А уж если в дело вмешивается любовь…

Я прожила жизнь, любя. Два человека, которых я безумно любила в жизни, мои мужья, Константин и Эжен, уже встретились в раю и, надеюсь, примирились. Надеюсь также, что и я увижусь с ними скоро, совсем скоро. Увижусь с Шуркой! Со своими сестрами и родителями! Какое это будет счастье!