Год длиною в жизнь

Этот снимок баба Саша рассматривала особенно долго, и глаза ее были влажны, когда она подняла их:

– Здесь Алекс – вылитый Шурка. Неудивительно, ведь они родные братья!

Она принесла несколько фотографий брата, и все принялись сличать их и говорить – да-да, конечно, поразительное сходство. А Георгий тосковал оттого, что Рита сидит далеко от него, надежно отгороженная от него матерью и сестрой, а он может только смотреть на нее голодными глазами и медленно сатанеть оттого, что она так старательно отводит взгляд.

– Бедный он, бедный, – проговорила Рита, глядя на портрет Александра Русанова, родного брата своего отчима. – Умер так нелепо.

– От сердечной недостаточности якобы, – буркнула Александра Константиновна. – Хотя бывало, что писали родственникам: от сердечной, мол, недостаточности, а на самом деле…

– И все же я не пойму, кем вы приходитесь Ле Буа? – перебил Николай Тихонович, и все вздрогнули. От этой опасной темы лучше бы уйти… – Все же вы им родственница или знакомая?

– Дальняя родственница, – спокойно сказала Рита, но глаза ее тревожно сузились. – Я воспитывалась в их семье. Между прочим, все эти фотографии – теперь ваши: их вам на память передают ваши парижские родственники. У меня еще есть фотографии с видами Парижа, видами домов Ле Буа в Париже и Ницце, их усадьбы в Муляне, в Бургундии, но их можно посмотреть потом. А скажите, Александра Константиновна, Ольга Дмитриевна, у вас есть ваши снимки, фотографии членов вашей семьи, друзей? Я бы сделала копии и отвезла в Париж.

Георгий на миг оглох от ужаса. Что значит – отвезла бы в Париж?! Она что, уедет? Конечно, и, наверное, уже скоро… Нет! Надо что-то сделать, чтобы она осталась! Но что?

Чернотой, тоскливой чернотой подернулось все вокруг. От злости, от тоски щипало глаза, он забился в угол дивана, как наказанный ребенок, злобно ковырял обивку, не замечая, что отчим то и дело посматривает на него со странным, изучающим выражением.

На счастье, баба Саша, поглощенная разговором с гостьей, на сей раз отвлеклась от обожаемого Игоречка… ах да, Георгия… Она разложила на столе фотографии:

– Конечно, нужно переснять. Непременно нужно! Маме будет приятно посмотреть. Вот, смотрите, Рита, это мой отец, Константин Анатольевич Русанов. Какой авантажный, правда? А вот единственный мамин портрет, который у нас был. Какая красавица! Я всегда жалела, что не похожа на нее. Вот тетя Оля, Олимпиада Николаевна, мамина сестра. Она любила моего отца всю жизнь, но он любил другую женщину. Посмотрите на ее фото, она тоже очень красивая. Клара была актрисой, я ее ненавидела, мне казалось, эта связь отца позорит нашу семью. Потом-то я поняла, какой она прекрасный человек. Когда я была… когда я… – Александра Константиновна замялась, по лицу Ольги пробежал испуг, Вера покраснела, но Рита осталась спокойной:

– Я все понимаю. Скажем так: когда вы уезжали.

– Да-да! – благодарно воскликнула Александра Константиновна. – Когда я уезжала, Клара поддерживала мою семью. У них с отцом была поистине вечная любовь, они так и не смогли расстаться духовно, хоть Клара со злости вышла замуж за другого. Клара отца моего любила и ненадолго пережила.

– А это кто же? – Рита обратила внимание на фотографию поразительно красивого молодого человека с черными глазами. Глаза были так похожи на глаза Георгия, что она поскорей отложила снимок. Достаточно было того, что Георгий просто прожигал ее взглядом, ей стоило больших трудов не оглянуться и не ответить на его взгляд с тем же пылом. Еще на его подобие смотреть? Нет уж, не надо!

– Знаменитый актер, Игорь Вознесенский, – ответила Александра Константиновна, беря фотографию. Голос ее вдруг стал нежным и юным. Рита вспомнила кое-что, слышанное от Лидии Николаевны и Татьяны, – и тихонько, сочувственно вздохнула.

Тот самый Игорь Вознесенский, надо же! Так вот он какой был, человек, из-за которого сломалась вся жизнь Сашеньки Русановой…

Между тем Александра Константиновна отложила портрет своего возлюбленного в сторонку (наверное, потом заберет к себе в комнату и будет долго разглядывать ночью!) и продолжала перебирать фотографии:

– Это я, еще в гимназии. А вот я уже в семнадцатом году, когда в лазарете работала. Сестра милосердная. Видите, мы носили косынки с красным крестом? А это Люба, Любовь Гордеевна, жена Шурки. Мы с ней были знакомы еще до революции, но тогда и помыслить не могли, что породнимся. Случилась такая смешная история, как мы познакомились, она мне помогала жениха приворожить… Но это слишком долго рассказывать. А тут они с Шуркой – только что поженились… Это уже после войны мы снимались все вместе, Люба, я, Олечка, Иго… то есть Георгий, совсем еще мальчишечка, он же в сорок четвертом родился…