Сказки и истории

Но когда в феврале девяносто четвертого года наемный микроавтобус вез нас из аэропорта Кеннеди, и впереди, на фоне огненных и лиловых клякс раннего зимнего заката, появились черные силуэты небоскребов Манхэттена, сердце мое чуть не остановилось от ужаса. Нам предстояло проникнуть в двумерное пространство глянцевой открытки, переместиться в вымышленную, иллюзорную реальность. Тогда это было совершенно для меня очевидно, да и теперь я иногда спрашиваю себя: где же мы все-таки, черт побери, побывали?..

2

Вторая моя Америка сродни первой — в том смысле, что она действительно вымышленная. Это Америка из популярных кинофильмов, плацдарм красивой жизни во всех ее проявлениях: от героического противостояния ковбоев и индейцев до Одри Хёпберн, которая, безусловно, должна завтракать у Тиффани, а ужинать — это уж как повезет. Америка Копполы и Тарантино, гангстеров и полицейских, подпольных вечеринок бутлегеров и веселого, рыжего тыквенного ужаса в День Всех Святых. Филипп Марлоу отстреливается от негодяев, не отрываясь от стакана с неразбавленным виски, Смок и Малыш купаются в золотом песке, Микки Маус заедает гамбургером холодную кока-колу, а Мерлин Монро заливается соловьем, крутит аппетитной попкой, на радость прочим детям человеческим.

Нам и не снилось, ага.

3

Моя третья Америка — почти Страна Мёртвых, место, куда в свое время уезжали навсегда друзья-приятели. На Запад, на закат, вслед за умирающим солнцем, в полном соответствии с древними мифами. В прежние времена считалось, что оттуда, из Америки, не возвращаются. А нам, тем, кто остался, и подавно туда не попасть. Поэтому прощались навсегда, провожали живых людей, как покойников, целовали в лоб, цепенели от тоски.

К счастью, эта моя версия Америки давно уже устарела.

4

Никуда не денешься, моя четвертая Америка — это Америка литературная, вотчина людей Слова, которое было, как известно, прежде дела (и у меня нет полной уверенности, что дело действительно воспоследовало). Нет нужды перечислять возлюбленных моих литераторов: слишком длинный выйдет список, добрая сотня известных всему миру имен. Замечу лишь, что книга американца Торнтона Уайлдера“День восьмой” попалась мне на глаза в сельской библиотеке уральского поселка Таватуи зимой восемдесят четвртого года и спасла мне если не жизнь, то уж рассудок — точно.

Собственно, структура этого эссе, рассказ о девяти с половиной Америках вместо одной цельной картины — своего рода дань памяти славного Теофила Норта, растолковавшего мне, помимо прочего, что каждый город — это Девять Городов, “местами взаимопроникающих, местами почти не связанных друг с другом и в разной степени прекрасных, волнующих, нелепых, заурядных...”

5

Моя четвертая Америка, пожалуй, казалась бы мне венцом творения, когда бы не пятая — Америка тайн и чудес.

Ясно, что мои четвертая и пятая Америки не просто переплетены, но связаны несколькими морскими узлами — распутать невозможно. Да и не нужно ничего распутывать.

Карта моей пятой Америки — это карта пустынь, лесов и гнилых болот; поля ее испещрены древними индейскими проклятиями, разодраны колючками галлюциногенных кактусов и изгажены пометом бешеных ящериц. В небесах моей пятой Америки парят воздушные змеи, по земле ее ходят неумытые шаманы, а озвучивает эту идиллию, конечно же, Джим Моррисон. Кто ж еще?..

6

И, кстати, о Джиме Моррисоне. Шестая моя Америка — если не родина актуального искусства, то его Земля Обетованная. Фабрика Энди Уорхола работает там в режиме нон-стоп; хозяин заперся в спальне с “женой-магнитофоном”, лакомится вишней в шоколаде, третий час треплется по телефону с закадычной подружкой. Прочие вещи, люди и события вращаются вокруг этого вечного ребенка, как планеты вокруг солнца. Это крошечный, зато гармоничный и самодостаточный мир. Я его очень люблю.

7

Седьмая Америка мне глубоко отвратительна. Это Америка доносчиков, ханжей, чиновников и адвокатов. Америка судебных тяжб, в ходе которых невменяемые идиоты отсуживают огромные деньги у компаний, не снабдивших свои товары специальными полезными инструкциями для невменяемых идиотов. Америка фальшивой, ложно истолкованной политкорректности, оскорбительной для всех участников процесса человеческого общения. Та Америка, где прохожие не станут оказывать помощь умирающему на улице человеку, страшась судебного преследования. Продолжать не стану: скучно и противно все это пересказывать.