Сказки и истории

К счастью, ЭТУ Америку я знаю лишь по чужим рассказам; мой собственный опыт никак не подтверждает прискорбную информацию. Но вот чиновники из визовго отдела американского посольства, которые, говорят, любят задавать людям унизительные вопросы и ставить будущих туристов в неловкое, нелепое положение, наверняка родом именно из этой Америки. Откуда же еще?

8

Восьмая Америка — та, где мне довелось побывать. Строго говоря, не Америка даже, а один город — Нью-Йорк.

Мы с другом прилетели в Нью-Йорк в феврале девяносто четвертого года и оставались там до десятого, кажется, марта. У нас была выставка в галерее Ronald Feldman Fine Arts; считалось, что это очень, очень круто. Мы жили в огромном лофте на Green Street, в Сохо; за нами присматривал хозяйский попугай, а мы его за это кормили. Лифт приезжал прямо в квартиру, и эта подробность сводила нас с ума, заставляла почувствовать себя героями фантастического фильма, причем скорее все же утопии, чем анти-...

Каждое утро мы ходили в галерею, на Merser Street, готовили эту чертову выставку. Пахали по двенадцать часов кряду, возвращались домой, заказывали по телефону еду из китайского ресторана, потом гуляли по Сохо, заходили в бары, пробовали незнакомые коктейли, слушали незнакомую музыку, разглядывали незнакомые лица, старались наполниться до краев чужой, невнятной, но восхитительной жизнью: про запас.

Бар “88”,получивший название по числу клавиш пианино и расположенный где-то в районе Гринвич Виллидж — единственный, чье название я никогда не забуду. А вход при случае наверняка отыщу, повинуясь скорее инстинкту, чем памяти.

Вечерами там играл тапер, пол большинства посетителей не поддавался определению, пальто в гардеробе принимала дама с внешностью профессора – именно так, по моему глубочайшему убеждению, и должен выглядеть идеальный бар!

Одетая в мужской костюм темнокожая леди за стойкой выпевала умопомрачительные блюзы, успевая при этом смешивать коктейли и вытряхивать окурки из одинаковых белых пепельниц. Мне особенно полюбился коктейль “Бриз” в ее исполнении; сколько галлонов бледно-розовой, лживой, сладковатой на вкус, но огненной по сути, крышесносной жидкости было уничтожено мною в те дивные вечера — неведомо.

Фельдманы — Фрида и Рональд — относились к нам ласково, как к двоюродным племянникам из провинции. Снабжали карманными деньгами и добрыми советами, водили обедать в итальянский ресторан, уговаривали пить кофе только без кофеина (правда этому совету мы вряд ли когда-нибудь последуем, лучше уж вовсе никакого кофе не пить). Рон развлекал нас историями о своем детстве; Фрида тактично выспрашивала подробности наших. Сотрудница галереи, чудесная Пегги Каплан, позвала нас в гости и несколько часов непрерывно фотографировала для какого-то своего альбома. Такими нечеловечески красивыми, как на фотографиях Пегги, мы не были никогда и, надо понимать, вряд ли уже когда-нибудь будем. Главный инсталлятор галереи Чак размахивал перед нашими носами англо-русским разговорником и старательно произносил любимую свою фразу: “У мене болит спина!” Иных русских фраз он не учил. Решил, видимо, что от человека с больной “спиной” взятки гладки.

В Нью-Йорке мы были очень молоды (в чужой стране всегда становишься на несколько лет младше, чем дома, такой вот странный эффект) и, кажется, непростительно счастливы. Поэтому прохожие улыбались нам, а уличные торговцы махали руками и говорили комплименты. Это, впрочем, выяснилось много позже: тот английский, который звучит на улицах Нью-Йорка, мы начали понимать лишь неделю спустя.

Кстати, темные очки с тонкой пестрой оправой, купленные за восемь долларов у одного из невольных свидетелей нашего тогдашнего счастья, до сих пор хранятся у меня в шкафу. Носить их давно уже невозможно, но выбросить рука не поднимается, хотя обычно я с удовольствием выбрасываю старые вещи.

9

Девятая Америка — та, куда я когда-нибудь приеду. Я хочу пересечь ее в наемном автомобиле, с северо-запада на юго-восток, а потом — по другой диагонали, с северо-востока на юго-запад. Дорогам обычно нравится, как я по ним езжу, – будем думать, что и американские дороги останутся мною довольны.

Хорошо бы изъездить всю Америку, заглянуть во всякий медвежий угол, флиртовать с ветрами, заблудиться на улицах какого-нибудь большого города – скажем, LA, — а потом обнаружить себя в придорожном мотеле, где-нибудь на другом краю этой выдуманной земли. Уснуть в поле, прорасти унылой травой, а поутру проснуться и, как ни в чем не бывало, отправиться дальше. Съесть невкусный вишневый пирог на автозаправочной станции, закрыть глаза, захлебнуться горькой океанской водой, вынырнуть и долго потом лежать на песке, шевелить пальцами руки и ног: живу!