Возлюбленная Казановы

– Коли так, – согласился первый, – давай искать.

Елизавета затаила дыхание. Итак, баенник, зная, что кто-то проник в его владения, намерен искать лихоимца. Недолго искать придется – вот она, вся тут, и скрыться негде, и сил на это нет. Однако Елизавете было не столько страшно, сколько чудно, что голос баенника показался ей очень знакомым, словно она уже слышала его много лет назад, да позабыла, где и когда. Разве что в страшном сне?..

– Думаешь, место надежное? – спросил молодой голос, а знакомый горячо отозвался:

– Или не знаешь, атаман, что банище – место клятое, поганое? Если пожару приведется освободить его и очистить, ни один добрый хозяин не решится возобновить строение: либо одолеют клопы, либо вновь огонь пожрет, либо сердитый баенник покоя не даст, всю скотину передушит. Можешь не сомневаться: год нетронутым наш схорон пролежит, и это самое малое!

– Стой! – вдруг перебил его громкий шепот. – Смотри, что там, на полке, белеется?

Темная тень вскочила на приступку и нависла над Елизаветою. Блеснул при луне выпуклый глаз (второй навек закрыт сморщенным веком), четко обрисовался ястребиный профиль, клочковатые, сросшиеся брови… И Елизавете стало ясно, что она даже и не приметила, когда милосердная смерть унесла ее с земли в тот мир, где встречаются и примиряются самые злые недруги. Она уже без страха встретила огненный взор, до безумия пугавший ее всего лишь два года назад, улыбнулась в ответ на хищную улыбку старого цыгана и даже успела, прежде чем рухнуть во тьму беспамятства, прошептать слова, которые прежде не проронила бы и под пыткою:

– Вайда! Возьми кольцо, баро^[21]. Оно теперь твое, а мне ничего не нужно.

5. Птичка в клетке

– Еще чайку, ваше сиятельство?.. – Елизар Ильич заботливо потянулся к самовару, но Елизавета с улыбкою покачала головой и взяла из корзинки яблоко. Прикусила и зажмурилась, упиваясь кисло-сладким соком, хотя апрельские яблоки, конечно, были уже не те: сморщились, подвяли, как давно ушедшее воспоминание, как сама зима, которая наконец-то миновала…

Придя в себя после болезни, Елизавета обнаружила, что каким-то чудом перенеслась из белого, завьюженного мира снегов и стужи в царство солнца и света, где все сияло лужицами, грохотало паводками, звенело птичьими трелями, наливалось новой жизнью и веселилось. Весна и впрямь выдалась дружная, стремительная, буйная. Матовая, туманная, чуть распустившаяся листва яблонь на обрыве уже соседствовала с прозрачно-золотистыми осинниками, ясной прозеленью березовых рощ, изумрудными, помолодевшими ельниками. Придет лето, леса и сады утонут в одинаково густой, сочной листве, а сейчас, в апреле, эти разно-зеленые, шуршащие, шелестящие пятна напоминали сумятицу каких-то сказочных облаков, с которыми играл бесшабашный ветер, заплетая березовые косыньки, лаская желтые заросли купавки на сырых полянках и черные коряжины, под которыми кое-где еще таились клочья ноздреватого, умирающего снега…

Очнувшись на своей кровати в своей светелке, Елизавета долго-долго смотрела недоверчивыми глазами в окно, где сверкало синее весеннее небо, прежде чем поверила, что жива, снова жива, и все вокруг нее – живое, реальное, а не предсмертный бред. Там, в бреду, остался невесть откуда взявшийся и невесть куда канувший Вайда, и роковые тайны измайловского кольца, и лютый страх перед мужем, и слезы, застывшие на щеках, и посинелый труп, привязанный к дубовой колоде… Она и дальше предпочла бы думать, что события той ночи были всего лишь причудами баенника: колечко-то никуда не пропало, так и сжимало палец, но, впервые выйдя в сад, сразу увидела пепелище как раз там, где стояла черная банька. Тут-то она и осмелилась наконец-то спросить добрейшего Елизара Ильича, который всякую свободную минутку норовил проводить при больной графине: что же произошло той морозной мартовской ночью? И вот о чем она узнала.

Управляющий той ночью никак не мог уснуть. Долго вслушивался в неразборчивые голоса, доносившиеся из спальни графа, расположенной на втором этаже, как раз над его комнатушкою; потом вдруг начались крики, ругань, топот; что-то тяжелое скатилось по лестнице, и, наконец, с грохотом захлопнулась дверь.

Елизар Ильич, карауливший возле щелки, обмирая, осмелился выглянуть как раз вовремя, чтобы увидеть барина, угрюмо поднимающегося к себе со свечою в руке. Больше Елизар Ильич никого не разглядел и мог бы предположить, что это сам граф в гневе оступился и скатился с лестницы; однако, зная нрав Строилова, управляющий не сомневался, что кто-то стал новой жертвою его злобы. Однако Елизар Ильич, как ни разбирало его любопытство, был до того напуган, что не скоро решился подойти к окну и посмотреть во двор.

---

21 Вождь, вожак, обращение к старшему (цыганск .).